Христианские мотивы лирики А. А. Ахматовой: мотивы покаяния и прощения

Христианские мотивы лирики А. А. Ахматовой: мотивы покаяния и прощения

При исследовании творчества А. А. Ахматовой, помимо философского взгляда на действительность, необходимо учитывать её религиозность, веру в Бога, которую, как характерную черту ее мировоззрения, отмечали многие исследователи: и современники поэта, и литературоведы позднего времени. Так, В. Н. Соколов в статье «Слово об Ахматовой», определяя источники её творчества, первым из них называет Священное Писание, а во вступительной статье к антологии «Анна Ахматова: Pro et contra» С. А. Коваленко пишет: «Религиозно-философские мотивы ахматовского творчества, словно в зеркале, отражены в ее судьбе», она «через поколения восприняла духовный опыт, идею жертвы и искупления». А критик К. Чуковский прямо называет Ахматову «последним и единственным поэтом православия» .

Ахматова, при всем своеобразии личного религиозного опыта, не просто признавала существование Бога, но сознавала себя православной христианкой, что нашло отражение как в образном и идеологическом строе ее поэзии, так и в жизненной позиции. Высокие идеалы христианства помогли ей выстоять перед лицом испытаний как личность, просто живой человек. Именно период испытаний, собственно длившийся почти всю ее творческую жизнь, выявил следующую особенность ее поэзии – постоянная борьба и одновременно сосуществование начал «земных» и «небесных», а также сформировал особый тип героини – верующей женщины, не отказавшейся от мира, но живущей всей полнотой земной жизни, со всеми ее радостями, печалями и грехами.

Таким образом, религиозность А. А. Ахматовой является бесспорным фактом, и мы считаем необходимым вычленить и проанализировать основные христианские мотивы ее творчества.

Религиозная онтология в раннем ахматовском творчестве не выражена прямо, она лишь подразумевается. Прежде всего, стоит отметить, что образный «фон» многих ахматовских стихотворений насыщен православно-христианской символикой и церковной атрибутикой. Здесь образы православных храмов (Исакиевского, Иерусалимского, Казанского, Софийского и др.). Например, в стихотворении «Стал мне реже сниться, слава Богу» строки: «здесь всего сильнее от Ионы / колокольни Лаврские вдали». Речь идет о киевском Свято-Троицком монастыре близ Киево-Печерской лавры. Упоминание о другой киевской святыне мы находим в стихотворении «Широко распахнуты ворота...»: «И темна сухая позолота / Нерушимой вогнутой стены». В этих строках говорится о знаменитом мозаичном золотофонном изображении Богоматери Оранты на алтаре Софийского собора, имевшем, как считалось, чудотворную силу.

Течение времени во многих стихотворениях исчисляется православными датами.Чаще всего это великие праздники – Рождество, Крещение, Пасха, Благовещенье, Вознесение. Например: «Все обещало мне его: / Край неба, тусклый и червонный, / И милый сон под Рождество...»; «О нем гадала я в канун Крещенья...»; «...Через неделю настанет Пасха», «Горят твои ладони, / В ушах пасхальный звон...»; «Выбрала сама я долю / Другу сердца моего: / Отпустила я на волю / В Благовещенье его...» ; «Твой месяц – май, твой праздник - Вознесенье» и т.д.

Также Ахматова нередко обращается к именам святых, чудотворцев, большей частью православных: к преподобной Евдокии: «Плотно сомкнуты губы сухие. / Жарко пламя трех тысяч свечей. / Так лежала княжна Евдокия / На душистой сапфирной парче...»; к святому Егорию (Георгию Победоносцу): «...Да хранит святой Егорий / Твоего отца»; к святой великомученице Софии; к преподобному Серафиму Саровскому и к преподобной Анне Кашинской .

К. И. Чуковский отмечал, что «церковные имена и предметы никогда не служат ей главными темами; она лишь мимоходом упоминает о них, но они так пропитали ее духовную жизнь, что при их посредстве она лирически выражает самые разнообразные чувства».

Кроме того православно-христианские мотивы в творчестве Ахматовой зачастую представляют собой элементы другой системы, «встраиваемые» автором в свои тексты и участвующие в создании новой лирической ситуации. Это могут быть фрагменты религиозного догмата, обряда, мифа, укоренившиеся в народном (фольклорном, бытовом) сознании, а могут быть аллюзии на тот или иной церковный текст. Приведем несколько примеров цитат из Священного писания, существующих в текстах Ахматовой.

Строки стихотворения «Песенка»: «Будет камень вместо хлеба / Мне наградой злой» – поэтическое переосмысление следующих слов Христа: «Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень?». Мотив «камня вместо хлеба» является традиционным в русской литературе (стихотворение М. Ю. Лермонтова «Нищий»).

В «Песне о песне» евангельская цитата звучит в общем контексте размышлений о пути и предназначении поэта, здесь – не только избранника, но и Божьего раба, в простоте сердца исполняющего «все повеленное» и не требующего какой-то особенной благодарности или мзды за свой труд. Строки стихотворения: «Я только сею. Собирать / Придут другие. Что же! / И жниц ликующую рать / Благослови, о Боже!». В Евангелии читаем: «Жнущий получает награду и получает плод в жизнь вечную, так что и сеющий и жнущий вместе радоваться будут». И в этом случае справедливо изречение: «один сеет, а другой жнет».

Охарактеризуем еще одну составляющую религиозного мировоззрения Ахматовой. Исследователи подчеркивают, что «трансцендентные начала бытия в стихах Ахматовой вписываются в народно-православную миромодель». Отсюда появляются мотивы рая и ада, милости Божьей и соблазнов сатаны. Сравним: «На пороге белом рая / Задыхаясь, крикнул: «Жду»...»; «В городе райского ключаря...» ; «...Пусть хоть голые красные черти, / Пусть хоть чан зловонной смолы...»; «А та, что сейчас танцует, / Непременно будет в аду». При этом «бинарная оппозиция «рая» и «ада» как онтологических категорий оборачивается морально-этическим противостоянием должного и недолжного, божественного и демонического, святого и грешного».

Также одним из ведущих в лирике А. Ахматовой можно считать мотив покаяния и прощения. Важно заметить, что «покаяние» и «прощение» – понятия религиозные, они неразрывно связаны между собой и являются условием друг для друга. Как невозможно покаяться перед Богом, не простив ближнего, так невозможно и простить ближнего без покаяния.

Мотив покаяния и прощения пронизывает всю идейно-тематическую ткань произведений Ахматовой, но ярче всего он раскрывается в любовной лирике. Если рассматривать любовную лирику Ахматовой через призму покаяния и прощения, можно увидеть, что земная любовь предстает как страсть, искушение и в некотором роде даже грех: «Любовь покоряет обманно / Напевом простым, неискусным»; «Обману ли его, обману ли? – Не знаю!» / Только ложью живу на земле». Особенность таких любовных отношений – стремление покорить, «приручить», «замучить», поработить. Вот строки, характеризующие лирическую героиню: «Прости меня мальчик веселый / Совёнок замученный мой»; «Я-то вольная. Всё мне забава», но чаще всего это постоянная черта возлюбленного: «Вы приказали мне: довольно, / Поди, убей свою любовь! / И вот я таю, я безвольна»; «Прирученной и бескрылой / Я в дому твоем живу».  Он посягает на свободу лирической героини, на ее творчество и даже запрещает молиться, в связи с чем в поэзии Ахматовой возникает образ темницы, тюрьмы: «Запрещаешь петь и улыбаться, / А молиться запретил давно», а героиня предстает «печальной узницей».

Лирическая героиня, остро ощущает это несоответствие, но все равно порой поддается страсти, любви-искушению, и тут же всем своим существом противится ей. Она чувствует, что из этих отношений уходит Бог, возлюбленный стремится затмить Бога и пытается занять Его место. Так, в поэме «У самого моря» за одну только весть о возлюбленном она отдает крестильный крестик. Отсюда берет начало исток трагичности любви, а то чувство, которое считается самым прекрасным на земле, превращается в яд, грех, нескончаемую муку, «проклятый хмель»…

Антиподом земной грешной любви является любовь евангельская, любовь к Богу. Эта любовь никогда не уходит из сердца лирической героини, она чиста и прекрасна. Совесть и память о Боге приводят героиню к раскаянию, она приносит покаяние – как вопль из глубины души: «Боже! Боже! Боже! / Как пред тобой я тяжко согрешила!» ; «Нам покаянные рубахи. / Нам со свечой идти и выть»; «Прижимаю к сердцу крестик гладкий: / Боже, мир душе моей верни!». Такими порывами наполнена лирика Ахматовой, и это именно покаяние – с его упованием на милость Божию, на прощение.

Такое чувство покаяния созвучно такому же чувству прощения:

Я всем прощение дарую

И в воскресение Христа

Меня предавших в лоб целую,

А не предавшего — в уста.

С таким отношением к жизни из сердца уходит страх перед земными невзгодами. В потерях Ахматова чувствует Бога, и готова быть послушной Его воле, здесь и начинается прозрение: «Тебе покорной быть, / Да ты сошел с ума!/ Покорна я одной Господне воле!». Кроме того, она прекрасно понимает тщетность этих переживаний:

Что тоскуешь, будто бы вчера…

Нет у нас ни завтра, ни сегодня.

Рухнула незримая гора,

Совершилась заповедь Господня.

Но, что самое удивительное, в разлуках, лишениях, бедах, невзгодах Ахматова, видя волю Господню, полностью принимает и благодарит Бога за эти потери:

Думали: нищие мы, нету у нас ничего,

А как стали одно за другим терять,

Так что сделался каждый день

Поминальным днем, –

Начали песни слагать

О великой щедрости Божьей

Да о нашем бывшем богатстве.

Через потери и лишения она обретает свободу и радость. Таким образом, мотив покаяния и прощения пронизывают всю лирику Ахматовой и составляют основу мировоззрения поэта.

С этими понятиями тесно соприкасается таинство исповеди – лирическая героиня получает отпущение грехов, что является для нее наиважнейшим эмоциональным событием. Стирание грани между обрядом причастия и поэзией, а также особый, сакральный регистр слова привел к появлению в поэтике исповедально тональности, жанрово-стилевых формул молитвенного покаяния, обета. О. Е. Фоменко подчеркивает, что «стилистическая суть «молитвенных» стихов – в непосредственном обращении к Богу как трансцендентному началу бытия, которое парадоксальным образом смыкается с религиозно-этическим абсолютом, пребывающим в душе героини. Поэтому адресации к Господу оказываются интроспективными обращениями к себе самой, исполненными самоанализа и критики в свой адрес».

Ахматовская героиня часто произносит слова молитвы к Богу. В. В. Виноградов, в частности, отмечал, что «слова «молить» и «молитва» становятся любимыми словами лирической героини, а значит – и самой поэтессы». В раннем творчестве молитва – просьба о любви и вдохновении, то есть житейская. Пока ее цель – не устремление к небесам, а улучшение земной жизни. Героиня просит избавить ее от трудных, тяжелых житейских обстоятельств; просит о совершенствовании поэтического дара («Песня о песне», «Я так молилась: «Утоли»»), о соединении с любимым для земного счастья, «земного царства» («У самого моря», «Боже, мы мудро царствовать будем»).

Также мы видим образ молитвенного обращения к Богу с целью восстановления внутреннего мира, упокоения души усопшего и т.д.: в таких стихотворениях, как «Бесшумно ходили по дому», «Страх, во тьме перебирая вещи», в «Поэме без героя»: «Да простит тебя Бог!».

В более позднем творчестве Ахматова ставит и развивает мотив молитвы за Россию. Одной из форм молитвы в таких условиях становится молитва-плач. Вспомним стихотворение «Причитание». Это скорбный плач русского народа, названного «богоносцем», при виде поругания святынь.

Внешнее поражение, нищета, изгнание – это, собственно, и есть удел христианина на земле. Но мужество и спокойствие в перенесении скорбей является чертой святости, то есть духовной победы добра над злом, обещанной Христом.

Сокровенная сущность молитвы за Россию заключается в готовности к любым испытаниям и жертвам, в принятии креста и распятия вместе с родной страной: «Чтобы туча над темной Россией / Стала облаком в славе лучей».

Если просматривать подряд стихи Ахматовой, написанные в 30-е -50-е годы, то первое, что бросается в глаза – их трагическая, более того, траурная тональность. Атмосфера распада личного и общего бытия в эпоху террора, трагические ситуации, знаменующие подрыв важнейших этических ценностей, самих основ жизни, равно как и способ личностного реагирования на них, воплощаются в системе мотивов, казалось бы, прямо не выражающих религиозные убеждения автора, но по сути своей вписывающихся в христианскую миромодель. Отчетливо о себе заявляет тема «последних времен», приближения Антихриста, конца света и Страшного суда, которые в сущности восходят к апокалипсическим мотивам.

Эпиграфы из Апокалипсиса поставлены к поэме «Путем всея земли» («И Ангел поклялся живущим, что времени больше не будет», стихотворению «Лондонцам». Апокалипсической образностью насыщен цикл «Реквием» («Звезды смерти стояли над нами...»); «И скорой гибелью грозит огромная звезда». Ср.: «Перед этим горем гнутся горы, / Не течет великая река...» и в Апокалипсисе: «И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысеначальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?; «Ангел вылил чашу свою в великую реку Ефрат: и высохла в ней вода, чтобы готов был путь царям от восхода солнечного».

Таким образом, религиозные мотивы в творчестве А. А. Ахматовой выстраиваются в определенную иерархическую систему. Есть мотивы, непосредственно содержащие религиозную семантику – на сюжетном или образно-лексическом уровне, а есть и производные, как бы опосредованные религиозным сознанием. Скажем, в стихотворениях «В Киевском храме Премудрости Бога...» или «Высокомерьем дух твой помрачен...» религиозная экзистенция выражена прямо – в мотиве молитвы, в церковных атрибутах, в лексемах типа «грешна», «безбожна». А, к примеру, в стихотворении «Все отнято: и сила, и любовь...» мотив совести сугубо религиозным нельзя назвать, но он обусловлен религиозным самосознанием автора, а именно его представлениями о грехе и религиозном покаянии. Поэтому нельзя не согласиться с мнением исследователя М. С Руденко, что вера «углубляет и расширяет творческие возможности, помогает создать неповторимый образно-символический строй поэтической речи».