Конспект по истории Средних веков на тему: «Крестьянская община в истории и судьбе России»

Конспект по истории Средних веков на тему: «Крестьянская  община  в  истории  и  судьбе   России»

   Древнерусская община

    Знаменитый византийский писатель Прокопий Кесарийский, сообщая драгоценные сведения о жизни древнеславянских племен, замечает между прочим: «Ведь племена эти, склавины и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народовластии, и оттого у них выгодные и невыгодные дела всегда ведутся сообща»1. Впервые о славянах было сказано, что «живут они в народовластии», первый раз по отношению к ним употреблено всемирно известное ныне слово «демократия». Греки, считавшие себя единственным цивилизованным народом своего времени, обычно не разбрасывались добрыми словами о варварах, склонны были скорее выпячивать в их быте отталкивающие черты дикости, анархии и грубости нравов, чем замечать за ними что-либо положительное. И если из уст грека вырвалось это слово  — «демократия», значит, славянское народовластие, по византийским понятиям, казалось явлением незаурядным, обращающим на себя внимание. Но было ли слово «демократия» похвальным у самих греков, имевших большой исторический опыт развития различных государственных форм и привыкших относиться к ним разборчиво? Действительно, Платон и Аристотель, великие философы, иногда нелестно отзывались о демократии как форме государственного правления, но обыденное политическое сознание греков, открывших политическую демократию для мира, всегда и высоко ее ценило, предпочитая демократический режим и образ жизни тираниям и олигархиям. Так что в словах Прокопия Кесарийского, у которого не было оснований относиться к славянам лучше, чем к другим варварам, звучит как бы похвала и удивление перед племенами, «живущими в народовластии», да к тому же ведущими все дела, выгодные и невыгодные, сообща2. Для греков, прошедших школу бурных племенных, городских, народных собраний, было понятным и близким то, что племенная сходка у славян долгое время оставалась высшим органом для принятия решений.

    Община была самой распространенной самоуправляющейся ячейкой в древнем обществе. Самоуправление в человеческой истории явление далеко не новое; оно намного «старше» государства и, следовательно, за многие тысячелетия накопило традиции и ценности, глубоко укоренившиеся в организации общественного бытия. В ходе антропогенеза и социогенеза, то есть исторического становления человека как человека и общества как общества, на самых первых стадиях развития человечества принцип коллективного самоуправления господствует абсолютно. Исследователи первобытности, изучающие организацию властеотношений в древних коллективах, еще не вышедших по уровню развития за рамки первобытно-общинного строя либо оставивших позади данный строй, но испытывающих его сильное влияние, неизменно сталкиваются с определенными формами самоуправления. Человеческие коллективы, основанные на кровнородственных и соседских связях, суть самоуправляющиеся союзы людей. Они складывались естественно-историческим путем, когда время формирования государства как политической организации осуществления власти еще не наступило, а самоуправление было единственно возможным и необходимым. Самоуправляющийся коллектив — это объединение близко связанных между собой людей, которые сами ведут свои дела, самостоятельно разрешают внутригрупповые противоречия, улаживают внутри- и межгрупповые конфликты. Самоуправление означало, что сам коллектив является носителем осуществляемой в его рамках власти, включая власть принудительную, что в его лице субъект и объект власти идеально совпадают. Коллективное самоуправление в древности было неполитическим и дополитическим. Оно не могло быть иным в условиях значительной внутренней спаянности и социальной однородности первобытных коллективов, члены которых, связанные узами взаимной поддержки и ответственности, были глубоко преданы ценностям коллективизма, самоотверженно защищали общие и единые интересы. Тогда еще не сформировалась или находилась в зачаточном состоянии социальная дифференциация людей на группы, различающиеся между собой по имущественному статусу и другим важным критериям.

    Уже в древности определилась элементарная и очень важная черта общественного самоуправления, которая состоит в том, что источники власти и центры принятия властных решений находятся в самом коллективе, а не вне его. В хозяйственном и социальном отношении изолированный коллектив, имеющий в силу необходимости ограниченную поддержку со стороны либо не имеющий ее, должен осуществлять весь круг полномочий и обязанностей, который определяется природой власти. К ним принадлежат в особенности функции принятия и реализации решений, контроля за их исполнением, разделением прав на участие в общественных делах и ответственности за них. К этому нужно прибавить заботы об организации надлежащих взаимоотношений между лицами и структурами, осуществляющими власть, устройстве механизмов разрешения конфликтов, посредничества и судебного разбирательства, обеспечения принудительных санкций к нарушителям общепринятых норм коллективной жизни.

    Если ближе присмотреться к организации общинного самоуправления в древних обществах, можно увидеть, что она не была совершенной и нисколько не напоминала идиллию. Какой бы высокой степени развития ни достигала эта организация, она, по-видимому, всегда испытывала недостаток опыта, постоянно нуждалась в источниках совершенствования. Ни то, ни другое не могло прийти со стороны, можно было рассчитывать только на свои внутренние силы. В рамках замкнутых, обособившихся, да к тому же еще сравнительно малочисленных групп выход из данной ситуации был найден в постоянном воспроизведении образцов решений и действий, апробированных предшествующими поколениями. Для древних людей опыт предков был поистине драгоценным, он отбирался по крупицам, тщательно сохранялся и передавался от отцов к детям. Системы древнего самоуправления были традиционными, основанными на социальных нормах, действующими в форме обычая. Но сильный традиционализм лишь усугублял закрытый неконтактный характер этих систем, делал их почти неспособными к быстрым изменениям, маловосприимчивыми к новизне. Формы социальной организации и управления вследствие указанного обстоятельства далеко не поспевали за экономическим развитием и особенно на стадии разложения первобытно-общинного строя практически стали тормозом общественного развития. Основываясь на первобытном или «природном» коллективизме, древнее самоуправление изначально не было ориентированным на отдельную личность, и это, с точки зрения некоторых наших современников, есть значительный его недостаток. В первобытном обществе индивидуальное включено в коллективное, человек слит со своей социальной группой и не осознает себя как автономный субъект общественной деятельности, он еще не знает себя в качестве личности и выступает как «принадлежность определенного ограниченного человеческого конгломерата». Его личное участие в самоуправлении и та роль, которую он здесь играет, — дело случая. Значительное число членов коллектива фактически исключаются из круга лиц, принимающих решения, тем не менее самоуправление справляется со своими задачами. Суть, следовательно, в том, что социальная организация древних народов не выработала идеи персонального участия индивида в управлении общественными делами, не поднялась до нее. Отмеченный здесь недостаток древнего самоуправления (к нему можно добавить и другие) свидетельствует, что перед нами вовсе не явление «золотого века». Ограниченность древнего самоуправления, конечно, ярко выразилась в процессе исторического перехода от некоординированного самоуправления отдельных коллективов к централизованному государственному управлению.

    То, что мы называем сегодня русской общиной, — явление, глубоко укорененное в истории. В своем развитии община прошла несколько длительных по времени, сменяющих друг друга без перерыва, формообразующих стадий. Она всегда и практически у всех народов была основой общественного строя, представляла социальную организацию в догосударственных условиях, обеспечивая господство традиции, доминацию прошлого опыта в настоящем. С появлением ранних государств община, в сущности, не сдвинулась с места, она только претерпела ряд существенных изменений в качестве самоуправленческой структуры, воспринимала новые формы, внутренние порядки и институты, удерживая основные элементы самоорганизации, саморегулирования, самодеятельности. Мы исходим из более или менее очевидной исторической схемы, согласно которой применительно ко всему времени этнической эволюции русской нации определяются три крупных стадии в развитии общины — стадия праславянской (первобытной) общины, стадия древнерусской общины и стадия русской (в основном крестьянской) общины, следы которой отчетливо видны даже в ХХ столетии. Некоторые замечания относительно первой стадии были сделаны в предшествующем изложении; праславянская община, в сущности, первобытная община, суть и назначение которой можно понять только в контексте изучения догосударственных экономических и социальных отношений. Община выступала тогда основной самоуправляющейся ячейкой древнего общества, общинный потестарный строй представлял собой социальную организацию родовых, племенных сообществ, союзов племен. Именно на эту социальную организацию обрушивались все трудности политогенеза, она приняла на себя всю подготовительную работу по выработке первичных политических форм, созданию ранних государственных образований. Праславянская или восточнославянская община эволюционировала в древнерусскую в условиях самоопределения народа русского в качестве самостоятельного этноса и формирования относительно устойчивых элементов древнерусской государственности. Хронологически определить время перехода древней славянской общины в древнерусскую едва ли возможно. Это был этап, охватывавший несколько столетий, на протяжении которых утрачивались архаические институты самоуправления и появлялись механизмы включения общинного мира в государство как целостное политическое образование. Историки, изучающие древнерусскую эпоху, смогут, наверное, более точно определить время появления древнерусской общины, но нам представляется, что она как тип (а не по названию или в силу самосознания людей) уже существует в VI–VII вв., когда экономические и социальные условия жизни восточных славян активизировали процессы государствообразования. Древнерусская община сопутствует раннему государству на Руси на всем протяжении его существования. К ранним государствам мы относим все восточнославянские государственные образования, реально (или предположительно) существовавшие до возникновения Киевской Руси, саму Киевскую Русь и те государства-княжества, которые сохранились после ее распада, обладали известной самостоятельностью во времена татаро-монгольского господства. Во всех отношениях этапным явился переход от древнерусской общины к общине русской (крестьянской), он происходил медленно, постепенно, параллельно и в связи с процессами формирования централизованного русского государства в XIV–XV столетиях. Таковы, на наш взгляд, временные рамки существования древнерусской общины, которая представляет собой расцвет общинного права, апогей истории общины на территории нашей страны.

    Никогда общественное значение общины не поднимается так высоко, как в эпоху ранних государств, — это можно считать исторической закономерностью. Без общины государственная власть пока еще обходиться не может; здесь самоуправление снизу и государственное управление сверху, сливаясь и проникая друг в друга, составляют единую общественно-политическую систему. Время, когда община выступала главной управленческой структурой общества, правда, уже прошло, но и новая политическая реальность пока еще не нанесла ей большого урона: раннее государство нуждается в общине намного больше, чем община в раннем государстве. В древнерусском обществе городские и сельские общины широко представляют земщину и народоправие, через которые, также как и через княжескую власть, осуществляются государственные функции — исполнительные, судебные и правотворческие. Древнерусская община, не утратив некоторые свои существенные догосударственные черты, приобрела определенные государственные качества. В ее руках находились официальные и неофициальные, формальные и неформальные инструменты управления и судопроизводства. Все, что люди сообща решали на вечевых площадях и общинных сходах, получало одновременно государственную и общественную санкцию. После крещения Руси к ним добавилась еще и религиозная санкция, поскольку община получила права церковного прихода, могла опираться в своих решениях и действиях на авторитет не только государства, но и Церкви. Надо сказать, что исторический опыт приобщения структур народного самоуправления к государственным делам был в высшей степени плодотворным, в нем мы должны искать причины существования на Руси политического режима, вполне демократического по самым строгим меркам. С наступлением московского периода в развитии российской государственности положение резко изменилось; государство начинает ограничивать общину, вытеснять ее на периферию политической жизни, упразднять многие формы общин, а самую массовую из них — крестьянскую — отделяет от общей системы управления, изолирует в отдельной деревенской нише. Был взят исторический курс на уничтожение общинного строя, который, будучи глубоко традиционным учреждением, плохо уживался с тенденциями индустриализации и коммерциализации общества, во всяком случае сдерживал его быстрый бег к буржуазной (денежной) цивилизации. Россия вступила на этот универсальный путь позднее западных стран, поэтому русская община, обреченная на длительное существование, сыграла в ее истории и судьбе куда более значительную роль, чем это было возможно в Европе.

    В пору своего расцвета древнерусская община представляла собой базовую социальную структуру не только общества, но и государства. К ней собственно сводились и через нее определялись по своему положению многие другие социальные и административные единицы древнерусского общества — племена, союзы племен, селения, погосты, посады, пригороды, города. Все они были организованы как общины, самоуправляющиеся коллективы людей, связанных либо родством, либо соседством, близким совместным проживанием. Древнерусская община, как и всякий иной тип общины, была полиморфной, то есть существовала во множестве форм, радикально отличающихся друг от друга. Как уже отмечалось, кровнородственные связи у восточных славян довольно рано перестали быть основным скрепляющим фактором социальной организации, но это не означает, что они утратили всякое значение внутри общины. В древнерусском обществе периода ранней государственности, видимо, не было большесемейных общин типа сербской задруги, где совместное проживание и владение имуществом основано на кровных отношениях и естественном размножении. Разумеется, во многих российских землях большая крестьянская семья была нередким явлением, но она не выступала самостоятельной социальной единицей, входила в состав общины вперемешку с малыми семьями. Относительно природы общины — верви, упоминаемой в «Русской правде», историки не приходят к единому мнению, причисляя ее то к родственной, то к соседской, то к смешанной, родственно-соседской общине. Само название этой общины происходит от старославянского слова «вьрвь», «вервь» — «веревка», что, по мнению одних толкователей, может означать «участок земли, отмеренный веревкой», а по объяснениям других — символизирует «связанность» и «связь», но неизвестно какую — кровнородственную или соседскую. К сожалению, судить об этом сегодня можно лишь на основе весьма скудных и косвенных свидетельств, содержащихся в «Русской правде». По мнению И.Я. Фроянова, вервь, вероятно, сочетала в себе родственные и соседские связи, элементы общинной и индивидуальной собственности, занимала промежуточное положение между семейной общиной и территориальной. «Вервь будет однобоко понята, если полагать ее чисто родственным объединением или союзом, полностью очищенным от кровных связей. Она, по-видимому, совмещала и то, и другое»3. Самое важное, что сообщает «Русская правда» о верви, это то, что она выступает коллективным ответчиком, платит штраф (виру) за своих членов, если они совершили убийство на территории общины и скрылись с места преступления. Это указание говорит о наличии в древнерусской общине круговой поруки, очень давней и устойчивой традиции общинной жизни. Если один из членов верви не в состоянии платить виру за совершенное им убийство, то общинники принимали на себя эти платежи либо выдавали убийцу властям. Видимо, далеко не все институты коллективной юридической ответственности верви нашли отражение в «Русской правде», также как не вошли туда многие другие юридические моменты, характеризующие положение верви в обществе. Но того, что сказано о ней, достаточно для вывода, согласно которому древнерусская община, видимо, очень рано приобрела качества правосубъектности не только в смысле обычного права, но и в силу признания данных ее качеств княжеской властью. «Русская правда», пусть скупо, но вполне определенно, фиксирует общину в ее развитом юридическом состоянии, когда она вступает в регулярные правовые отношения с ранним государством, активно действует в публично-правовой сфере, особенно там, где речь идет о судопроизводстве, ответственности, системе платежей и податей.

    Итак, община была субъектом древнерусского права, система которого тогда складывалась, в общем, непротиворечиво из разнородных элементов обычного, светского (государственного) и церковного права. Вервь — это название южнорусских общин, вошедшее в «Русскую правду» вследствие того, что последняя создавалась в Киеве. На севере Древней Руси бытовали общины-погосты, в других регионах имелись свои виды общин. За различными названиями, безусловно, стояли определенные особенности, своеобразный путь развития земских самоуправленческих структур. Но все они обладали неким набором общих существенных черт, выполняли одинаковые экономические, социально-политические и правовые функции. Как экономическая единица община представляет собой прежде всего (но не исключительно) совокупность земельных отношений, олицетворяет форму общинного землевладения, в рамках которого развивались формы семейного и индивидуального землевладения и даже индивидуальной земельной собственности. Последняя на ранних этапах развития русской общины встречалась, как это ни удивительно для каждого «честного эволюциониста», чаще, чем на более поздних*. Соответственно характеру земельных отношений в общине устанавливается также своеобразная система имущественных и брачно-семейных отношений, институты владения и собственности, которые ярко представляют экономическую и юридическую природу общины. В ее основе лежат несколько базовых юридических принципов, сформировавшихся уже на ранних этапах истории общины. Они являются юридическими независимо от способа закрепления — в устной или писаной форме, в народном обычае, законе или церковном каноне.

    В свое время русский ученый К.Д.  Кавелин сформулировал три группы юридических принципов, на которых зиждется древнерусская и русская община:

    1) член общины имеет право пожизненного владения и пользования (а не собственности) на отведенный ему земельный пай, он не может отчуждать его при жизни и на случай смерти;

    2) владение и пользование общинной землей обусловлено постоянной оседлостью в общине, соответствующие права могут осуществлять лишь сам член общины или его семейство;

    3) владение и пользование общинной землей соединено с обязанностью нести определенные повинности и уплачивать подати4.

    Мы видим, что эти принципы касаются хотя и важной, но лишь одной стороны общинной жизни — землевладения и землепользования; перечень прав и обязанностей общинника, прав самой общины намного шире, и он менялся во времени.

    Между правом общины на владение определенным массивом земель и правом общинника на пожизненное владение и пользование участком, входящим в данный массив, существует прямая связь: первое является гарантией второго. В глубокой древности община всеми средствами, используя всякую возможность, старалась увеличить размеры принадлежащих ей земель, обширность окрестных территорий и слабая их заселенность этому явно способствовали. Поощрялся не только коллективный, но и индивидуальный захват земли. В последнем случае устанавливался совершенно особый тип землевладения, который вплотную подходил к понятию земельной собственности. Хозяева участков, захваченных индивидуальным образом из фонда никем не занятых, так называемых диких полей, диких лесов и пущей, назывались отчинниками, «бащинниками»; они могли свободно распоряжаться этими участками вплоть до продажи их другим членам общины, а кое-где и свободной продажи. Многие историки XIX века видели в этом институте частную поземельную собственность, но отсутствие достаточных фактических данных не позволило им окончательно утвердиться в этом мнении. Трудно себе представить, чтобы в условиях того времени земельные участки, расположенные в границах общинных земель, могли отчуждаться свободно и без контроля общины. Известно, что даже князья, прибегавшие к поместной раздаче земель в качестве платы за службу, поначалу делали это за счет незанятых земель, не покушаясь на целостность общинных территорий. Тот, кто получал участок из общинного фонда, имел гарантированное право на пожизненное и наследственное владение им, но не мог его отчуждать и передавать другим лицам. В городских общинах ограничения на данный вид землевладения появились раньше, чем в сельских; горожанин не мог ни продать, ни заложить переданный ему участок городской земли. Со временем, впрочем, правовой режим землевладения в общине стал более жестким с исчерпанием запасов свободных, не занятых земель.