Описание образа Лермонтова художниками

Образ поэта

         Когда по окончании юнкерской школы Лермонтов вышел корнетом в лейб-гвардейский полк и впервые надел офицерский мундир, бабка поэта заказала художнику Будкину его парадный портрет.

         С полотна пристально смотрит на нас спокойный, благообразный гвардеец с правильными чертами лица: удлиненный овал, высокий лоб, строгие карие глаза, прямой, правильной формы нос, щегольские усики над пухлым ртом. В руке- шляпа с плюмажем. «Можем …. засвидетельствовать, - писал об этом портрете родственник поэта М. Лонгинов, - что он очень похож и один можем дать истинное понятие о лице Лермонтова». Но как согласовать этот портрет с другими портретами, на которых Лермонтов представлен с неправильными чертами, узким подбородком, с коротким, даже чуть вздернутым носом?

         Дело, видимо, не в портретистах, а в неуловимых чертах поэта. Они ускользали не только от кисти художников, но и от описаний мемуаристов. Если мы обратимся к воспоминаниям о Лермонтове, то сразу же обнаружим, что люди, знавшие его лично, в представлении о его внешности совершенно расходятся между собой. Одних поражали большие глаза поэта, другие запомнили выразительное лицо с необыкновенно быстрыми маленькими глазами. Глаза маленькие и быстрые? Нет! И.С. Тургеневу они кажутся большими и неподвижными: «Задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших неподвижно-темных глаз». Но один из юных почитателей Лермонтова, которому посчастливилось познакомиться с поэтом в последний год его жизни, был поражен: «То были скорее длинные щели, а не глаза, - пишет он, - и щели, полные злости и ума». На этого мальчика неизгладимое впечатление произвела вся внешность Лермонтова: огромная голова, широкий, но не высокий лоб, выдающиеся скулы, лицо коротенькое, оканчивавшееся узким подбородком, желтоватое, нос вздернутый, фыркающий ноздрями, реденькие усики, коротко остриженные волосы. И – сардоническая улыбка… А один из приятелей Лермонтова пишет о милом выражении лица. Один говорит: «широкий, но не высокий лоб», другой: «необыкновенно высокий лоб». И снова: «большие глаза». И опять возражение: нет, «глаза небольшие, калмыцкие, но живые, с огнем, выразительные». По одним воспоминаниям глаза Лермонтова «сверкали мрачным огнем», другой мемуарист запомнил его «с пламенными, но грустными по выражению глазами», смотревшими на него»приветливо, с душевной теплотой».

         Последние строки взяты из воспоминаний художника П.Е. Меликова, который особое внимание уделил в своем описании взгляду Лермонтова: «Приземестый, маленький ростом. С большой головой и бледным лицом, - пишет Меликов, - он обладал большими карими глазами, сила обаяния которой остается до сих пор для меня загадкой. Во время вспышек гнева они были ужасны. Я никогда не в состоянии был бы написать портрет Лермонтова при виде неправильности в очертании его лица, и, по моему мнению, один только К.П. Брюллов совладал бы с такой задачей, так как он писал не портреты, а взгляды». Однако на этот счет сам Карл Брюллов держался другого мнения. «Я как художник, - сказал он однажды, вспомнив лермонтовские стихи, - всегда прилежно следил за появлением способностей в чертах лица человека; но в Лермонтове я ничего не нашел».

         Впрочем, и сам Лермонтов смеялся над собой, говоря, что судьба, будто на смех, послала ему  общую армейскую наружность.

         Не только внешность, но и характер его современники изображают между собой так несхоже, что временами кажется, словно речь идет о двух Лермонтовых. Одним он кажется холодным, желчным, раздражительным. Других поражает живостью и веселостью. Одному вся фигура поэта внушает безотчетное нерасположение. Другого он привлекает «симпатичными чертами лица». «Язвительная улыбка», «злой и угрюмый вид», - читаем в записках светской красавицы. «Скучен и угрюм», - вторит другая. «Высокомерен. Едок, заносчив» - это из отзывов лиц, принадлежавших к великосветскому обществу. А человек из другого круга – кавказский офицер А. Есаков, бывший еще безусым в пору, когда познакомился с Лермонтовым, - вспоминает: «Он школьничал со мной до предела невозможного, а когда замечал, что теряю терпение, он, бывало, ласковым словом, добрым взглядом или поцелуем тотчас уймет мой пыл».

         И совсем другой Лермонтов в изображении поэта – переводчика Лермонтова на немецкий язык: «В его характере преобладало задумчивое, часто грустное настроение». И снова – портрет, открывающие новые грани характера, - вспоминая князя А. Лобанова – Ростовского, с которым Лермонтов встречался в Петербурге, в компании своих сверстников: «С глазу на глаз и вне круга товарищей он был любезен, речь его была интересна, всегда оригинальна и немного язвительна. Но в своем обществе это был настоящий дьявол, воплощение шума, буйства, разгула, насмешки».

         Очевидно, Лермонтова можно было представить себе только в динамике – в резких сменах душевных состояний, в быстром движении мысли, в постоянной игре лица. А кроме того, он, конечно и держался по-разному – в петербургских салонах, где подчеркивал свою внутреннюю свободу, независимость, презрение к светской толпе, и в компании дружеской, среди людей простых и достойных. «Когда был задумчив, - пишет узнавший его на войне артиллерийский поручик Мамацев, - что случилось нередко. Лицо его делалось необыкновенно выразительным, серъезно-грустным ; но как только являлся в компании своих гвардейских товарищей, он предавался тому же банальному разгулу, как все другие; в это время делался более разговорчив, остер и насмешлив, и часто доставалось от его острот дюжинным его товарищам».

* * * *

Когда легковерен и молод я был,                                                                                   Браниться и драться я страстно любил.                                                                      Обедать однажды сосед меня звал;                                                                                      Со мною заспорил один генирал.                                                                                              Я света невзвидел… Стакан зазвенел                                                                                    И в рожу злодея стрелой полетел                                                                                           ------------------------------------------------                                                                                  Мой раб, вечерком, как свершился удар,                                                                                 Ко мне, на гаупвахту, принес самовар.