К уроку по теме "Основы знаний". Третьи Олимпийские игры

Третьи Олимпийские игры

Мы продолжаем знакомить наших читателей с вечным – воспоминаниями Пьера де Кубертена, опубликованными издательством «Рид Групп» в книге «Олимпийские мемуары». В этой статье речь пойдет о III Олимпийских играх, которые проходили 112 лет назад в Сент-Луисе (США), хотя мало кто знает, что изначально местом их проведения был выбран Чикаго.

Несмотря ни на что, авантюра 1900 года не ослабила МОК. Три концентрических круга: ядро соратников – команда новых сотрудников, лица комиссии (сюда входили известные люди) – обогатились несколькими отличными новобранцами: Годфруа де Блоне (Швейцария), полковник Холбек (Дания), Кларенс де Розен (Швеция), сэр Говард Винсент (Англия) были убежденными и преданными сторонниками нашего дела. Принц Георг Бибеско (Румыния), господа Рейнтен (Бельгия), де Бейстеги (Мексика), Рибопьер (Россия), Эбрар де Вильнёв (Франция) были приятными, хотя еще и робкими товарищами. Наконец, принцы Салм-Хортсмар (Германия) и Сергей Белосельский (Россия) стали нашим драгоценным украшением. Идея олимпийского движения скорее выиграла, чем проиграла, так как 1900 год окончился непрестанными хлопотами о месте, где будет устроена III Олимпиада. В 1894 году по умолчанию считалось, что это должны быть Соединенные Штаты. Греция, Франция, США – стартовая тройка, способная подчеркнуть мировой характер начинания. Сразу же свою кандидатуру выдвинул Чикаго. Президент университета доктор Харпер выказал благосклонность вместе с несколькими предприимчивыми гражданами, объединившимися вокруг него, которые сделали из французского консула г-на Меру своего пылкого протагониста. Тот, в свою очередь, спешно отправил к нам Анри Бреаля, сына энтузиаста и ученого, к которому у меня до сих пор остается благодарная привязанность. Чикаго! В 1889 году я встречался там с Пульманом, миллиардером-филантропом с характерной судьбой американца той эпохи, затем у меня была встреча с тем самым доктором Харпером, который объяснял мне с холодным пафосом, что превосходство его университета проистекает из факта того, что он «функционирует как железнодорожная компания». Но на это первое впечатление закопченного, шумного города скотобоен накладывается другой образ, скрывающий первый. Перед величием и неподдельной красотой Всемирной выставки 1893 года я почувствовал восхищение резким взлетом этой молодой нации. Идея провести Игры в Чикаго мне понравилась. Американские газеты уже начали писать об этом с благосклонностью, когда было опубликовано гневное письмо Джеймса Э. Салливана. В нем говорилось, что вопрос ни в коем случае не улажен ввиду того, что Олимпийский комитет и его президент переметнулись на сторону Международного союза, недавно основанного в Париже, и Салливан называл среди учредителей этого союза графа Брюнетта д’Юссо от Италии, профессора Бега Петре от Швеции, господ Ж. де Сен-Клера и Пьера Руа от Франции и себя самого от США. Брюнетта, который с каждым днем выказывал всё большее рвение по отношению к МОК, и профессор Берг поспешили всеми силами опровергнуть эту новость. Пьер Руа решил к ним присоединиться. После первого резкого письма 21 марта 1901 года Салливан написал второе, которое содержало слова, делающие ему честь: «Если я понимаю, что допустил ошибку, я всегда готов признать это». Впрочем, у него были друзья за океаном. В конце 1900 года газета Morning Telegraph объявила, что «всё это – кампания против Чикаго», завершив свою статью такой злой фразой: «Весь леденящий ужас этой ситуации можно в полной мере оценить в том случае, когда узнаешь, что Джеймс Салливан не является членом МОК от Америки». Ну что ж, давайте подеремся! Отлично! Нет ничего лучше для того, чтобы организовать комитет, как видеть дерущихся кандидатов. Это мне напомнило ироничную речь Жюля Симона, когда некоторые стали заявлять о своей приоритетной роли в деле распространения спорта в школах Франции: «Плодовитость и своевременность любой идеи выражаются в количестве тех, кто приписывает себе авторство этой идеи».

21 мая 1901 года МОК, собравшийся на заседании в Париже, в Автомобильном клубе, единогласно утвердил Чикаго местом проведения Игр 1904 года. И когда студенты получили по телеграфу результаты голосования, они отпраздновали это событие, разложив огромный костер. Не успел я написать Президенту Соединенных Штатов письмо, в котором поведал историю возрождения Игр и настаивал на том, чтобы он взял Игры под свое покровительство и лично провозгласил их открытие, как г-н Маккинли был убит. Это преступление автоматически открыло путь к верховной власти вице-президенту Республики Теодору Рузвельту. Он был нашим убежденным сторонником, можно сказать, другом – с этого времени тучи над III Олимпиадой рассеялись.

Всё начиналось хорошо. Была составлена программа, которая наряду со спортом давала место литературным и артистическим мероприятиям. Ее роскошно издали на английском, немецком и французском языках. Лето 1901 года г-н Фюрбье, председатель Организационного комитета, провел у меня в загородном доме, и мы договорились с ним по многим вопросам. Между тем, к концу года я заметил некоторое беспокойство и сдержанность в нашей переписке. Вскоре стала известна причина этого. В 1903 году в Сент-Луисе (Миссури) гигантская выставка должна была ознаменовать столетие передачи Луизианы первым консулом Бонапарта Республике США. Но точно так же, как одиннадцать лет назад, в 1893 году, пришлось отсрочить выставку, которой Чикаго от имени всей Америки чествовал 400-летие открытия Америки Христофором Колумбом. Мероприятие в Сент-Луисе не было готово к назначенному сроку. Итак, его перенесли на 1904 год. Показалось естественным воспользоваться таким случаем, чтобы приблизить успех чикагских Игр, поскольку это обстоятельство увеличит количество зрителей. К несчастью, между двумя метрополиями было давнее соперничество и ревность. Сент-Луис настаивал на своем праве проведения Игр. При необходимости город намеревался организовать их самостоятельно. Эта угроза, к которой сначала все отнеслись с пренебрежением, набрала силу в течение 1902 года. В Чикаго прошел массовый митинг протеста против любого переноса, но в среде организаторов зародились некоторые колебания. Председатель Харпер сообщил, что они полагаются на наше решение и пойдут до конца, если мы сочтем, что это необходимо. Его письмо было пронизано обеспокоенностью. Я не дождался его письма и еще раньше вступил в переписку с главой Американского государства, который лучше, чем кто-либо, мог оценить ситуацию.

23 декабря 1902 года, получив от коллег сообщения, в большинстве своем одобряющие (14 голосов – «за», 2 – «против», 5 – «воздержались»), я официально попросил, чтобы дело было передано на рассмотрение Президенту Рузвельту. Как я и ожидал, он высказался в пользу переноса места проведения Игр. Множество телеграмм полетело через океан. Чикаго подчинился, а г-н Дэвид Р. Френсис, председатель выставки в Сент-Луисе, отправил нам телеграфом выражение самой горячей благодарности. Что касается Салливана, то он был преисполнен энтузиазма и заявил мне, что «это будет самое великолепное представление, украшенное спортивными подвигами, которых мир никогда не видел».

А мир вообще хотел это смотреть? Я не был уверен. Этим летом, слушая в Байройте чарующие вагнеровские мелодии, я имел возможность оформить свои впечатления и спокойно обвести мысленным взором горизонты олимпийского движения. Музыка и спорт всегда были для меня лучшими соратниками, самыми плодотворными инструментами размышления и видения и вместе с этим мощными средствами, своего рода средствами тренировки воли, дающими возможность подкрепить мое упорство. В итоге после трудностей и опасностей все заботы внезапно отошли на задний план. III Олимпиада будет проведена с помпой. За это отвечала опытная команда. Естественно, команда допустит много ошибок, но в чём можно не сомневаться, так это в том, что она не повторит ошибки своей предшественницы 1900 года. Олимпийский бюджет, присутствие главы государства, авторитет МОК, список членов которого будет фигурировать в заголовке ежедневной программы, – всё это было нам обеспечено. Но существовал и опасный момент: американцы слишком преувеличивали привлекательность события – больше, чем следовало: в частности, они рассчитывали на присутствие принцев (их было три), а также на каждого более-менее влиятельного деятеля, входившего в состав МОК. Они предлагали красивый зал для наших заседаний. Я решительно настроился отклонить приглашение. Мы, шестеро или семеро, сидели бы за столом, сервированным на тридцать персон. Вы можете сказать: «Эй! Да ты что! И только-то! Какой привередливый этот комитет!» Нет. МОК соберется по-настоящему в 1904 году, так как пробил час его выхода в свет, – его уже можно представить миру, – но это случится в Лондоне, в старом дворце лорд-мэра, в Мэнсион-хаус, под покровительством короля Эдуарда, благодаря чему наше предприятие еще больше повысит свой статус. Старая Англия всегда помогает молодым организациям, мечтающим попасть под ее крыло. И уже в Лондоне МОК доверит Вечному городу – прославленному Риму заботы, связанные с организацией Игр IV Олимпиады.

События происходили в соответствии с этим планом. Заседание было успешным во всех отношениях, за исключением того, что я хотел бы участия в нем университетов Кембриджа и Оксфорда, а также старого колледжа из Рагби, этой Мекки спортивной педагогики. Мои дорогие друзья, Р.С. Лаффан и сэр Говард Винсент, хорошо всё организовали. Вне часов работы вся неделя с 19 по 27 июня была занята различными празднествами – ланчи в Мэнсион-хаус, обеды в Вестминстере и в знаменитом роскошном Фишмангерз-холл, экскурсии в Виндзор и Херлингем, и так без конца. И, кроме того, коллеги не разделяли мое настойчивое желание связать университетский мир с олимпийским возрождением. В Америке, где, как я уже говорил, университеты оказывали решающее влияние на мир спорта, всё было по-другому. Нигде в Европе такого не было. Не хочу критиковать студентов, или, скорее, их умонастроения, зависящие от позиции их преподавателей. Мое отступление здесь представляется неуместным, но совершенно ясно, что во многих областях (олимпийское движение – одна из них) университетские силы в период между 1890 и 1930 годами, к нашей великой досаде, практически всегда отстранялись от общественных интересов. Эти силы рассеивались и слишком часто бездарно растрачивались на проселочных дорогах или в бесплодных тупиках, практически никогда их деятельность не была последовательной и не шла в унисон с главными направлениями развития общественного мирового движения. Когда с большим опозданием студенты пришли в спорт, они захотели, чтобы у них появились собственные, специальные Олимпийские игры. Следом за ними такие же требование выдвинули рабочие – меня потом долго упрекали, что и в первом и втором случаях я занял непримиримую позицию. В свое время я объясню, почему так поступил.

* * *

24 марта 1903 года сенатор Тодаро, президент Итальянской гимнастической федерации, официально сообщил мне о том, что несколькими днями ранее делегаты итальянских гимнастических обществ единогласно проголосовали за то, чтобы Рим был назначен местом проведения IV Олимпиады. Прошло три тихих и молчаливых года, в течение которых МОК редко собирался, но которые были наполнены обильной и плодотворной перепиской, предназначенной еще больше сплотить между собой членов комитета и его позицию по отношению к различным спортивным объединениям и государствам. Заседание в Лондоне выдвинуло на первый план положительные результаты наших усилий.

Кандидатура Рима, в какой-то момент поставленная под сомнение президентом Тодаро, нашла себе стойкого апологета в лице секретаря Итальянской федерации г-на Ф.Баллерини. Граф Брюнетта д’Юссо по моей просьбе оказал ему полную поддержку. Кандидатура Рима столкнулась единственно с враждебными сторонниками регионализма (надо сказать, что в те времена эти настроения были выражены гораздо сильнее, чем в наши дни). Первенство Рима не представляло собой непреложную истину для всех и каждого. Милан считал себя единственной спортивной столицей на полуострове. За ним и Турин заявил о своих правах. Однако Олимпийские игры в Милане и Турине стали бы чем-то посредственным и ничем бы не послужили нашему делу. Мое желание провести очередные соревнования в Риме было связано с поездкой в утилитарную Америку: здесь, в Риме, олимпийское движение снова облачилось бы в роскошную тогу, вытканную искусством и духовным совершенствованием. Не стоит и говорить, что я с самого начала желал видеть олимпийское движение облаченным в эти одежды.

Голосование, благодаря которому мои германские коллеги отозвали предложение об избрании Берлина, было обставлено нами со своего рода торжественностью. Я позаботился о том, чтобы представить это голосование как дань уважения всего мира римской древности. Впоследствии это помогало, кроме всего, эффективно бороться против малейших попыток распределить Игры между несколькими городами. Раньше не было никаких недоразумений по этому вопросу. Афины, Париж, Чикаго, Сент-Луис рассматривались во всех отношениях как единственные центры проведения Игр. В этот раз газеты и комитеты, ведя речь о том, что Италия получила право проведения Игр 1908 года, ясно давали понять о своем желании организовать состязания в нескольких итальянских городах. Серьезная опасность, которую нужно было устранить любой ценой. Вот почему мы с неотступной настойчивостью говорили о Риме, и только о Риме. Прошло голосование, его результат отправили в итальянское посольство. Посол телеграфировал королю, передав вместе с результатом голосования наши выражения почтения. Также результат был отправлен синдику Рима, принцу Колонна. Уже 27 февраля муниципальный совет, собравшийся на Капитолии, занялся вопросом обустройства и принял решение обратиться к высочайшим лицам с просьбой о возможном патронаже Игр. Ответ принца Колонна был самым благосклонным. Министр резиденции короля сообщал не менее четко, что король уполномочил его горячо поблагодарить Международный комитет, который, «провозглашая Рим столицей IV Олимпиады», выказывал Италии «неподдельное свидетельство сердечной симпатии».

Спустя некоторое время наши коллеги Гебхардт и Кемени отправились в Соединенные Штаты, везя наши радостные новости организаторам Игр: сообщения, тем не менее, были в сдержанных выражениях. МОК только что утвердился в Европе, но в его интересах было не привлекать внимание к своему слабому присутствию в Америке. Основные вопросы, упомянутые выше, удалось урегулировать. Было бы неосторожно требовать большего. Выражение «Умей ждать» всё еще оставалось нашим лозунгом.

Как я и ожидал, этим Играм в Сент-Луисе не хватило привлекательности. Не было никакого желания лично на них присутствовать. Затаив обиду на этот город потерянных иллюзий, которые я питал, я глядел на пейзажи в месте слияния Миссури и Миссисипи. Спасибо Фенимору Куперу – когда-то я мечтал увидеть это место, где встречаются две великие реки с такими звучными и непонятными названиями! В программе имелась одна самобытность – два дня, причудливо названные «антропологические дни», в течение которых соревновались негры, индейцы, филиппинцы, айны, к ним осмелились добавить турков и сирийцев. Это было двадцать шесть лет назад! И теперь вы скажете, что мир не изменился с тех пор и спортивная мысль не прошла огромный этап развития?

Краткое описание документа:

Мы продолжаем знакомить с вечным – воспоминаниями Пьера де Кубертена, опубликованными издательством «Рид Групп» в книге «Олимпийские мемуары». В этой статье речь пойдет о III Олимпийских играх, которые проходили 112 лет назад в Сент-Луисе (США), хотя мало кто знает, что изначально местом их проведения был выбран Чикаго.