О СЛОВЕ «БРАТ» В ПОЭМАХ А.Т.ТВАРДОВСКОГО «ВАСИЛИЙ ТЁРКИН» И «ТЁРКИН НА ТОМ СВЕТЕ»

О СЛОВЕ «БРАТ» В ПОЭМАХ А.Т.ТВАРДОВСКОГО «ВАСИЛИЙ ТЁРКИН» И «ТЁРКИН НА ТОМ СВЕТЕ»

Аннотация. В статье рассматривается тематика двух поэм А.Т.Твардов- ского о Василии Тёркине, написанных в период Великой Отечественной войны и в годы «оттепели».

Ключевые слова: война, народ, брат, братство, герой, автор, читатель, юмор, сатира, чиновничество, авторитарное государство.

Abstract. The article is devoted to two poems about Vasili Tyorkin by Aleksandr Tvardovski, written during the Great Patriotic War and the years of the “Thaw”. Keywords: war, people, brother, brotherhood, hero, author, reader, humor, satire, bureaucracy, authoritarian state.

Василий Тёркин — герой двух поэм А.Т.Твардовского «Василий Тёркин. Книга про бойца» и «Тёркин на том свете», в которых от- разилось разное состояние советского об- щества, эволюция жизненной и творческой позиции поэта. Временной промежуток меж- ду этими произведениями совсем неболь- шой: «Василий Тёркин» завершился с оконча- нием войны, первый вариант «Тёркина на том свете» появился в 1954 году. Закончена ра- бота над поэмой ко времени её публикации в августе 1963 года. А это было уже другое вре- мя. Первое десятилетие после смерти Стали- на (март 1953 года) вошло в историю страны под названием периода «оттепели». Литера- тура «оттепели» — это не только хронологиче- ское понятие, это веха в осмыслении жизни человека в авторитарном государстве, жё- сткой регламентации художественного твор- чества, темы войны, обращения к нравствен- ным истокам подвига человека на войне, воз- вращения запрещённой литературы.

Замысел поэмы «Тёркин на том свете» связан с мытарствами, которые пришлось пе- режить главе «Смерть и воин» (в «Книге про бойца»), вызвавшей в среде окололитератур- ных чиновников «зловещий шум и толки»1. На- звание новой поэмы и строфы из неё стали появляться в «Рабочих тетрадях» Твардовско- го с 3 января 1944 года.

Главный герой в поэмах один и тот же;

И.Бруни. Портрет А.Т.Твардовского. 1981

нравственные, социальные, исторические, эмоциональные характеристики Тёркина не меняются: это советский боец, сражающийся за свою Родину в великой народной войне. Однако приёмы изображения героя и дей- ствительности в поэмах значительно разли- чаются.

Одним из наиболее частых обращений героев «Книги про бойца» друг к другу яв- ляются слова «братцы», «брат», которые в годы Великой Отечественной войны стали свидетельством воинского братства, знако- мого солдатам всех времён. В поэме Твар- довский создаёт образ подлинно братского, идеального человеческого единения: всё луч- шее, что видит в людях и их отношениях, поэт вводит в «Книгу про бойца». Ему дорого вся-

кое свидетельство братства, оно крепко за- падает в душу, отражено им в записях фрон- товых тетрадей, в тексте поэмы. Вот некото- рые примеры.

Из записей: «Запомнилось на всю жизнь: везёт боец раненого. Лежит он на санях на животе, протянув вперёд тёмные, окоченев- шие, должно быть, руки, и тихо невыразимо жалостно стонет… А возчик подчмокивает на лошадь, подёргивает вожжами и как будто бы сурово и даже недовольно к лежащему: “Больно, говоришь? Руки, может, замёрзли? Сказал бы, что замёрзли. Я вот тебе рукавич- ки дам. Дать? А то возьми. Они с руки — тёп- лые. Возьми, слышь...”» (IV, 176)2; из поэмы: бойцы, подобравшие Тёркина, обращаются к нему:

Что ж ты, друг, без рукавички? На-ко тёплую, с руки (II, 280).

Из записей: «Ещё, помню, шёл довольно быстро танк, и на нём лежал один легко ра- ненный боец, обнимая сверху двоих, по-ви- димому, тяжёлых, придерживая их» (IV, 176); из поэмы:

Шла машина в снежной дымке, Ехал Тёркин без дорог.

И держал его в обнимку Хлопец — башенный стрелок. Укрывал своей одёжей,

Грел дыханьем. Не беда, Что в глаза его, быть может, Не увидит никогда… (II, 166).

2 Литература в школе. 2016. № 6.

Братское единение на войне спасает че- ловека от огня, смерти: пока не порвана жи- вая связь между людьми, пока можно поло- житься на того, кто рядом, смерти не празд- новать победу.

Советские солдаты-братья в каждой рус- ской женщине-труженице готовы видеть род- ную мать. Образ её появляется в главе «По дороге на Берлин»:

Деревенская, простая Наша труженица-мать. Мать святой извечной силы, Из безвестных матерей, Что в труде неизносимы

И в любой беде своей;

Что судьбою, повторённой На земле сто раз подряд,

И растят в любви бессонной, И теряют нас, солдат (II, 329).

К старику-солдату Тёркин недаром обра- щается: «Отец». Он Тёркину и другим солда- там по возрасту отец, брат по душе, по сол- датской доле. Его слова: «Солдат солдату брат», — сообщают историческую глубину явлению: советскому солдату брат и тот «рус- ский труженик-солдат», что защищал Россию

«ружьём кремнёвым» «двести лет назад».

Русский солдат-освободитель расши- ряет пространственные границы братства за пределы России:

И на русского солдата

Брат француз, британец брат, Брат поляк и все подряд

С дружбой будто виноватой, Но сердечною глядят (II, 327).

Свою принадлежность к солдатскому братству чувствуют и признают полковник и генерал, они называют Тёркина «братом». К фронтовому товариществу присоединяется и автор, за которым стоит Твардовский. В 1945 году в очерке «Гори, Германия!» он обращается к фашистской Германии со сло- вами: «Не хочу и не стану прощать, что ты сгу- била стольких моих близких и далёких, не- знакомых, но дорогих людей моего великого братства»3.

Братство в «Книге про бойца» — не «при-

вилегия» войны, но в войну «приходит» с Тёр- киным, с другими героями. Оно неотделимо от мира, как неразделимы солдат и труженик, солдат и крестьянин в Тёркине.

В «Василии Тёркине» не было места да- леко не идеальному представлению Твардов- ского о советской действительности 1930— 1940-х годов. Война «смертным боем жаркой битвы» опалила землю, родную Смоленщину, но Тёркин, а с ним и его земляк-автор верят, что мир будет восстановлен руками солдата: ведь он «и плотник», «и печник», он «от скуки на все руки», только бы освободить землю, остаться в живых. Будущая жизнь, за которую борется Тёркин, включает в себя братство как непременную составляющую. В нём её высо- кий смысл. Сами понятия «жизнь» и «брат» в поэме неразделимы.

В общем солдатском братстве есть место и читателю, тому «соавтору» поэта, реально- му человеку, к которому обращена поэма, ко- торому «открыт доступ» в неё. В ответ на об- ращения автора к читателю в поэме «друг»,

«брат» читатели-бойцы в своих письмах на- зовут поэта «брат-товарищ», «милый брат», будут писать о фронтовом товариществе4, Твардовского назовут Тёркиным. В подав- ляющем большинстве этих писем «я» и «мы» неразделимы.

Братство, объединяющее героя, автора и читателя, в «Книге про бойца» перерастает в эстетический принцип, становится спосо- бом создания образа героя-народа. В про- цессе работы над поэмой между её автором и читателем устанавливается душевный кон- такт, который давал безошибочное ощуще- ние того, что нужно солдату на фронте и как должно писать для воюющего народа. Со- знательно стремясь приблизить поэму к чи- тателю, Твардовский одним из способов до- стижения этого считает преодоление в ней

«собственно литературного момента» (II, 384). Это выразилось прежде всего в каче- стве героя: «Герой мой не таков, каким дол- жен быть по литературным представлениям главный герой поэмы» (II, 375), за его нари- цательным именем стояли тысячи «живых бойцов такого типа» (II, 393), но это и человек с индивидуальными чертами. «“Нарицатель- ность” имени героя требовала “всеобщности” содержания» (II, 393). Всеобщность, по мысли Твардовского, не отрицала в герое «нашего парня», «живого, дорогого и трудного» (II, 375). «Всеобщность» содержания определяла простоту, свободу, открытость мира поэмы навстречу читателю. Автор, герой и читатель в мире поэмы существуют в одних времен- ных, пространственных измерениях; между ними нет социальных, нравственных, психо- логических, литературных препятствий.

Местоимение «мы» в «Василии  Тёркине»

появляется более сорока раз, примерно столь- ко же — производные от него: «нас», «нам»,

«нами». В абсолютном большинстве случаев они обозначают единение воюющих на фрон- те. Для поэмы характерны формы глаголов, рисующие коллективные действия: «смотрят»,

«ловят», «просят», «спят», «брели»,  «пришли»,

«будем живы», «отдали», «вернём» и т. д. Автор нередко использует существительные множе- ственного числа и подразумевающие обозна- чение множества лиц: «бойцы», «друзья»,

«хлопцы», «ребята», «деды», «отцы», «пехота»,

«полк», «дивизия», «взвод», «рота», «Россия»,

«братцы», «наш брат», «друзья», «товарищи»,

«русский труженик-солдат» и т. д.

Личностная самостоятельность автора, героя и читателя и в то же время их глубокая духовная родственность, взаимодоверие определяют характер повествования поэмы. Обращаясь к читателю, автор открыто за- являет, что в «Книге про бойца» возможна

«взаимозамена» между ним и героем: «То, что молвить бы герою, / Говорю я лично сам». Но и: «Тёркин, мой герой, / За меня гласит порой» (II, 235). Авторская речь от речи героя часто не отделена формально и не всегда от-

делима по существу, по смыслу. То же можно сказать о речи читателя, за которого часто говорят автор и герой.

Немалую роль в создании образа братства в поэме «Василий Тёркин» играет комическое начало, проявляющее себя в дружеском шут- ливом общении героя с окружающими. В.Е.Ха- лизев пишет о русской литературе: «Сопря- жённый с открыто-доверительным общением людей смех в освещении наших писателей свидетельствовал об идиллическом потен- циале жизни, о том, что в сознании и поведе- нии людей наличествуют существенные пред- посылки для гармоничного мироустроения»5.

«Смех — это гений общения», — пишет Л.В.Карасёв6. Тёркин появляется во второй главе поэмы, сразу предлагая повару шутли- вый диалог, поддержанный собеседниками. После первой же шутки герой назван окру- жающими его бойцами: «Свой!»7. О подобно- го рода смеховом общении пишет В.Е.Хали- зев: «Мы полагаем, что смех, верный своей природе, сопряжён с атмосферой единения и согласия людей, связан с межличностным общением людей. <…> Смеющийся человек испытывает властную потребность в том, что- бы его эмоция разделялась окружающими и становилась общим достоянием. Ситуация “заражения” смехом создаёт и упрочивает атмосферу радостного единения людей.

Сопровождая речевое общение (по пре- имуществу диалогическое), смех выполняет особую, специфическую функцию. Если при речевом контакте, лишённом смеховой окраски, полнота согласия и душевная сли- янность являются конечной целью, но обычно не осуществляются полностью, то благодаря смеху общая настроенность присутствующих достигается легко, стремительно, порой мгновенно. При этом смеховое общение про- текает в атмосфере нравственного равенства его участников»8.

Русские люди на войне, герои Твардов-

ского, испытывают постоянную потребность в общении, цель которого в отвлечении от ужа- сающих фронтовых будней, стремление со- хранить душевное равновесие, избежать нервных срывов и потрясений, сберечь ду- шевные силы для завтрашнего боя. Поэт хо- рошо понимал: человек на войне должен быть готов исполнять свои обязанности при любых обстоятельствах. Чтобы поддержать, укрепить силу духа воюющего солдата, Твардовский освобождает мир произведения от тревожа- щих душу бойца нравственных, социальных и другого рода проблем, избегает в поэме нату- ралистических описаний, строит главы поэмы таким образом, чтобы, читая каждую из них, боец улыбнулся. «О страде неимоверной кро- вью памятного дня» Твардовский предостав- ляет право говорить будущим поэтам.

В образе братства в «Книге про бойца»

раскрывается одна из особенностей эпиче- ского мышления поэта,  предполагавшего

«широкий» взгляд на мир с точки зрения че- ловека, приобщённого к общенациональному сознанию, к жизни миром.

Г.Д.Гачев пишет: «…узкое, лишь из “я”, жизнеповедение и объяснение событий и по-

3

ступков только личной волей и интересом ин- дивидов есть смерть эпического»9. Ю.В.Лебе- дев скажет: «Русский способ изображать вся- кое жизненное явление “на миру”, в общена- родном кругу, “соборно”, есть способ наиболее поэтический»10, и — добавим — эпический.

Письма и «Рабочие тетради» Твардов- ского военных и послевоенных лет свиде- тельствуют о его неизменном нравственном противостоянии «сильным мира сего». Поэт очень хорошо представлял облик современ- ного ему чиновника — от редактора фронто- вой газеты до члена правительства. Среди приближённых к власти Твардовский не видел талантливых и образованных людей. 30 янва- ря 1969 года в «Рабочей тетради» он запишет:

«…это люди, ничего не умеющие, ни на что не пригодные, кроме руководства — сверху до- низу, — у них ни специальности, ни образо- вания, ни навыков работы, ни привычки чи- тать, не то что писать». Поэт глубоко пережи- вал то обстоятельство, что бездарная, невежественная власть присвоила себе пра- во считать, что мысли могут быть только на- верху и, по мере надобности или готовности их, вносятся в сознание низов, то есть всех, всего общества, для усвоения и пользования ими впредь до замены новыми.

Духовная оппозиция власти определя-

лась глубочайшим состраданием поэта воюющему народу, мирному населению, по- страдавшему от войны, растерзанной родной земле, всему живому на ней. Эта оппозиция давала право Твардовскому всегда ощущать себя частью великого братского единения, называемого «русский народ».

В послевоенный период Твардовский, как и многие, остро почувствует горечь и боль от того, что братское единение людей распада- ется. Понимание этого стало главным источ- ником драматизма всего послевоенного твор- чества поэта: на смену эпосу в нём придёт полная драматизма лирика, на смену «миро- приемлющему» юмору — острая сатира.

Глубоко закономерно, что в качестве главного героя поэмы «Тёркин на том свете» Твардовский изберёт того Тёркина, уникаль- ность образа которого А.М.Абрамов опреде-

О.Г.Верейский. Василий Тёркин. 1943—1946

лил словами: Тёркин — это «герой-народ»11. Встреча героя-народа с бездушной машиной, которая «сама режет, сама давит, сама по- мощь подаёт» (III, 268), оборачивается ост- рым столкновением. Твардовский показал, что по вине этой «адской машины» стало воз- можно насилие над народом в годы культа личности Сталина.

С Тёркиным приходят в поэму глубоко человеческие нормы отношений. Как и в

«Книге про бойца», Тёркин — носитель об- щинного сознания русского народа: для него дружеское общение по душе — единственно возможный и нравственно оправданный спо- соб существования на земле. Он — патриот и гражданин в истинном и высоком смысле этих слов, один из лучших представителей великого народа, который оставался внут- ренне свободным в условиях крепостниче- ства и в котором эту тягу к свободе не истре- били ни тюрьмы, ни лагеря, ни идеологиче-

4 Литература в школе. 2016. № 6.

ский пресс в годы сталинщины. Герой Твар-

довского по-прежнему «святой и грешный русский чудо-человек».

Оказавшись «на том свете» в окружении мертвецов-чиновников, Тёркин понимает, что мир их жизни — это мир перевёрнутых ценно- стей. Здесь отменены простые и естествен- ные человеческие потребности в воде и пище, труде и отдыхе, радости и горе. Здесь отсут- ствуют такие понятия, как дружба и взаимо- помощь, любовь и счастье, свобода и спра- ведливость. Даже тепло и свет в преисподней ненадёжны, «условны»: рядом со светом —

«мрак кромешный», а с теплом — замогиль- ный холод. В «Книге про бойца» Тёркин был защищён от смерти, согрет братским участи- ем таких же, как он сам, солдат. Теперь ему предстоит одному противостоять натиску мёртвого мира «того света», государственной машины, цель которой — истребление всего живого, и прежде всего живой души.

Слово «брат» в «Тёркине на том свете»

впервые появится в разговоре героя с гене- ралом-покойником, трижды назвавшим Тёр- кина братом. Во время войны Твардовский говорил о генералах, что они «в большинстве Тёркины»12. Поэтому в поведении генерала ещё не ощущается той канцелярщины, кото- рая проявится в персонажах-мертвецах впо- следствии. Усталость в голосе, снисходитель- ность тона генерала во многом объясняются его положением, в его словах есть намёк на трагедию нынешней войны, и потому они не могут не вызвать сочувствия у Тёркина:

— Ладно. Оформляйся.

Есть порядок — чтоб ты знал — Тоже, брат, хозяйство… <…> Дисциплина быть должна Чёткая до точки:

Не такая, брат, война,

Чтоб поодиночке... (III, 233—234) —

Тёркин подчиняется генералу в соответ- ствии с действующим в армии уставом.

А далее слова «брат», «братец» звучат в устах обезличенных персонажей, не имею- щих имён. Теперь местоимения «мы», «нас»,

«нами» создают впечатление силы и непре- одолимости бюрократической машины. К Тёркину обращаются не живые люди, а мерт- вецы-чиновники из «учётного стола», «стола проверки», «главлита», «преисподнего бюро», которые отдают распоряжения: «Проходи, давай вперёд», «Авто-био опиши», «Фото- карточки представь», «Палец дай сюда, об- макни да тисни» и др.

На том свете слово «брат» используется с целью приобщения героя к чуждому для него миру духовно мёртвых людей, которые противопоставлены великому братству «Кни- ги про бойца».

Память об этом великом братстве несёт в своей душе Тёркин, обратившийся при не- ожиданной встрече к погибшему другу «друг- товарищ», ещё не зная, что и он подчинился порядкам «того света». Нормой жизни в мире бюрократии становятся доносительство, на- ушничество, подозрительность, злорадство. Формой общения представителей «того све- та» с Тёркиным — ирония в его адрес:

Осмелел, воды спросил:

Нет ли из-под крана? На него, глаза скосив, Посмотрели странно. Да вдобавок говорят, Усмехаясь криво:

—Ты ещё спросил бы, брат,

На том свете пива… (III, 235—236).

В.Е.Хализев пишет: «Смех отчуждающе- насмешливый, язвительно-иронический не- изменно основывается на психологической дистанции между его субъектом и объектом, увеличивая её своим воздействием. Эта дис- танция является иерархической: смеющийся так или иначе возвышает себя над осмеивае- мым»13.

Возвращение к теме фронтового брат- ства происходит в конце поэмы, когда герой

возвращается к жизни. Чтобы уйти от смерти, нужен «не покойник — человек»

«человек, тебе подобный… кто бы спас» (III, 292—293).

Дружеское общение в поэме невозможно не только для её героев, но и для автора с чи- тателем. Читатель теперь — это строгий на- ставник, который «проницает с первых строк»:

—           Что за чертовщина!

—           В век космических ракет, Мировых открытий —

Странный, знаете, сюжет… <…>

—           Тут не без расчёта…

—           Подоплёка не проста (III, 227—228).

Читатель подозрителен, он «всюду слы- шит отголоски недозволенных идей», обви- няет поэта в том, что он льёт воду «на мель- ницу врага», угрожает «советской власти по- трясением основ».

«Читатель-дока» новой поэмы больше по- хож на внутреннего редактора, о котором пи- сал Твардовский в поэме «За далью — даль». С ним произошло то же, что и с самим поэтом, со всем народом, который подмяла под себя сталинская бюрократическая машина. Целью её существования была «обработка» умов и сердец. Она и от поэта, прошедшего страш- ные годы коллективизации и войны, требова- ла: «И что не так, / Скажи, что так…», — и он вынужден был подчиниться. Но поэт уже осо- знал свою вину, в поэме «За далью — даль» он попрощался со своим прошлым. Теперь его путь прост и ясен — это путь правды и свободы. Ф.А.Абрамов в своих дневниках на- пишет о Твардовском, что вся его «после- военная история — это раскрепощение. Это преодоление честолюбия, отказ от поче- стей»14, то есть обретение истинной граж- данской зрелости и внутренней свободы.

Твардовский искренне хочет, чтобы такое же освобождение от всяческих идеологиче- ских, духовных пут пережил его читатель, весь народ в новой исторической ситуации. К народу поэт обращается в той форме, которая имела место в «Книге про бойца»: «Ах, друзья мои и братья». Твардовский хочет, чтобы русский че-

НАШИ ДУХОВНЫЕ ЦЕННОСТИ

ловек вновь осознал себя внутренне свобод- ным и потому достойным самоуважения и ува- жения окружающих. Поэт знает: равняться есть на кого. Примером и образцом может и должен стать его Тёркин, то есть люди того героиче- ского поколения, что одержало Великую Побе- ду на полях Великой Отечественной.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 ТВАРДОВСКИЙ А.Т. «Я в свою ходил ата- ку…»: Дневники. Письма. 1941—1945. —

М., 2005. — С. 241.

2 Здесь и далее ссылки (с указанием в текс- те тома и страницы) даются на следующее издание: Твардовский А.Т. Собр. соч.:

В 5 т. — М., 1966—1971.

3 ТВАРДОВСКИЙ А.Т. Гори, Германия! // Красноармейская правда. — 1945. — 25 ян- варя.

4 ТВАРДОВСКИЙ А. Василий Тёркин: (Книга про бойца). Письма читателей

«Василия Тёркина». Как был написан

«Василий Теркин». — М., 1976. — С. 279, 333, 345, 391.

5 ХАЛИЗЕВ В.Е. Ценностные ориентации русской классики. — М., 2005. — С. 316.

6 КАРАСЁВ Л.В. Философия смеха. — М., 1996. — С. 155.

7 См. анализ этого эпизода в книге Ю.Боре- ва «Комическое» (М., 1970. — С. 88—91).

8 ХАЛИЗЕВ В.Е. Ценностные ориентации русской классики. — С. 307. Курсив в ци- татах везде авторский.

9 ГАЧЕВ Г.Д. Содержательность художе- ственных форм: Эпос. Лирика. Театр. — М., 1968. — С. 126.

10 ЛЕБЕДЕВ Ю.В. История русской литера- туры XIX века: В 3 ч. — Ч. 2. 1840—1860-е годы. — М., 2007. — С. 3.

11 «Василий Тёркин» А.Т.Твардовского — народная эпопея. — Воронеж, 1981. — С. 10.

12 ТВАРДОВСКИЙ А.Т. «Я в свою ходил атаку…». — С. 294.

13 ХАЛИЗЕВ В.Е. Ценностные ориентации русской классики. — С. 309.

14 КРУТИКОВА Л.В. Фёдор Абрамов об Александре Твардовском (По материалам личного архива Ф. Абрамова) // Творче- ство Александра Твардовского: Исследо- вания и материалы. — Л., 1989. — С. 248.