«Да
осенит тебя орлиное перо…»
(По
творчеству Юрия Кузнецова)
Орлиное перо, упавшее с небес,
Однажды
мне вручил прохожий или бес…
Отмеченный случайной высотой,
Мой дух восстал над общей суетой.
Ю.Кузнецов.
Кто хоть
единожды прикоснулся к строчкам, написанным «орлиным пером» Юрия Кузнецова,
тот, верно, заинтересовался судьбой их автора.
Детство и
юность поэта прошли на Кубани: Тихорецк, затем Краснодар. Но не найдёшь у него
стихов о вольных кубанских просторах, об обычаях казаков – он поэт России с
громким голосом Земли.
Юрий
Кузнецов не помнит войны: он родился в феврале сорок первого. Он не помнит
отца, погибшего в Керчи, на Сапун-горе. Память о войне у него на генетическом
уровне:
Со страны
начинаюсь,
С войны
начинаюсь…
Отец мой
окончен войною,
В чистом
поле его, прорастая, распяло жнивьё.
Я завёрнут
в войну, как в портянку,
Россия
стоит надо мною.
(«Слёзы войны»)
Воспоминания
как вспышки трассирующих пуль: ВОЙНА…Взрыв мины… и «клубящийся дым – ни
могилы, ни боли…»
Тема
войны, не виденной, но вошедшей в детскую сиротскую память разрухой, голодом,
безотцовщиной, звучит в семидесятые годы, когда только «пробуется перо», и в
последние годы жизни поэта.
Я не вспомню
отца, я его вспоминать не умею.
Только
снится мне фронт и в горелых ромашках траншеи.
Только
небо черно, и луну исцарапали ветки,
И в
назначенный час не вернулся отец из разведки.
Война для
Ю. Кузнецова – ожидание отца, ожидание ребёнка, подростка с мыслью: «А вдруг!
Вдруг чудом остался жив…» Он ждёт, как ждали матери, жёны и сыновья тех, кто не
вернулся с поля боя:
Мама,
мама, война не вернёт…
Не гляди
на дорогу.
Столб
крутящейся пыли идёт
Через поле
к порогу.
(«Возвращение»).
Поэт не
прославляет героев и не осуждает пленных. Не гордость за воина-победителя и не
жалость к людям с поднятыми руками звучит в стихах, а скорбь, от которой
«клонятся предки, клонится иго добра и любви», трагическая вина перед
невернувшимися, павшими, погибшими:
Кто там
был? Он мудрец иль святой?
Пал, как
все, безымянным героем.
(«Опора»)
«Графитом
закрытой души» поэт слагает судьбу поколения, для которого Победа 45-ого не
звучала торжественными звуками оркестра, - слишком молодо было это поколение –
Кузнецову шёл пятый год:
Мать вещи
продавать идёт:
Я голоден.
Мне не
хватает хлеба, как отца.
Сползаю в
сорок пятый год с крыльца,
Качусь
слезинкой по щеке у Родины.
Война
вот-вот окончится.
С размаху
Солдаты в
чернозём штыки воткнут.
Страна,
как слёзы радости. Салют
Руками
прямо по лицу размажет…
О войне
поэт пишет сердцем. Голос звучит взволнованно, с надрывом, стих «протяжно
кричат, как оборванный окрик самой искренней в мире струны». Обладая даром
записывать «вышние» слова, даром тяжким, мучительным, Ю.Кузнецов проникает в
исторические глубины, становясь посредником меж «людьми и центром мирозданья».
Он видит «кондовый сон России», прислушивается к древнейшему голосу бытия, где
«предела не ведал никто», и пишет страстно, самозабвенно, разговаривает с
историей на равных, как часть её:
Скажи мне,
о русская даль,
Откуда в
тебе начинается
Такая
родная печаль?
Далёкое
прошлое воспринимается поэтом как «сказка русского духа», «тайна славян», как
«мост между добром и злом». Его герои: Пушкин и Гоголь, Гамлет и Макбет, Низами
и Петрарка, Прометей и Люцифер, Челубей и Пересвет, Стенька Разин и Васька
Буслаев, Сергий радонежский и Иуда, Иван-дурак и «изрядный хозяин» Фомка –
присутствуют здесь, на Земле, среди нас и одновременно связаны с Вечностью,
соединяя воедино день сегодняшний и бесконечность «хаоса мирозданья». И мой
современник говорит: «Сажусь на коня вороного – Проносятся тысячи лет…».
В стихах
Ю.Кузнецова - слияние обыденного, примелькавшегося, и нового, непривычного; и
читатель невольно ощущает сопричастность Времени, философски осмысливая
происходящее:
И ледник,
что спешит за улиткой вослед,
Подтолкни:
он ползёт уже тысячи лет…
Образ-символ,
наполненный вселенским «размахом смысла», присутствует в большинстве
стихотворений Ю.Кузнецова. Вот беззащитные «мягкотелые» грибы прибивают
асфальт, уложенный на почве, в которой осталась грибница, - и торжествует
жизнь! («Грибы»). А вот Иван-дурак, увлёкшийся научными исследованиями, вскрыл
лягушке «белое царское тело и пустил электрический ток». В стихах звучит
трагедия, надвигающаяся на человечество, которое вступило в единоборство с
природой и стремится к самоуничтожению:
В долгих
муках она умирала,
В каждой
жилке стучали века.
И улыбка
познанья играла
На
счастливом лице дурака.
Что
отражается в этой улыбке? Взрывы над Хиросимой и Нагасаки? Чернобыльская авария?
Сухое дно Арала? Не пригодная для питья вода речек и родников? Поэт со
свойственной ему страстью взывает к человеку и Человечеству осознать, что
Настоящее – это связь между Прошлым и Будущим:
Прости
грядущего жестокость:
Оно
придёт, а мы умрём.
Поэт
вещает о правде, происходящей на земле «под солнцем и луной». Волей судьбы он
оказывается в эпицентре действа, сознательно уходя от показа конкретного
события, поднимаясь до обобщения во Времени и Пространстве. Слова звучат из
бездны бытия, где и камень обретает душу, где «зевнула минута иль век – и в
пространстве повис человек». Громкий стих Юрия Кузнецова звучит заклятием:
Не
сжалится идущий день над нами,
Пройдёт, не
оставляя ничего.
Жестоко?
Да. Но возмездие за грехи неминуемо, и человечество это уже ощущает. Понимая,
что «жизнь коротка, кроме звёздного мига», поэт негодует от того, что всё «идёт
по какому-то адскому плану»:
Жизнь
свихнулась, хоть ей не впервой…
Там река
не туда повернёт,
Там Иуда
народ продаёт…
На первый
взгляд, автор далёк от публицистичности: нет указания на исторические лица,
географические названия, конкретные события, но как своевременно звучит:
- Сколько
можно молчать?
Может,
хватит?
Напоминая,
что привык русский человек «смотреть прямо, а ехать в объезд», стихи Юрия
Кузнецова заставляют каждого задуматься о спасении собственной души, о мере
вины перед сущим, ведь «душу твою никто не спасёт». В чём спасение? Автор не даёт
ответа. Решай сам. Ищи. Может, спасение в твоей Земле, Отчизне, Родине, которую
«мужики называли святой, сыновья-нигилисты - проклятой»? А может, в родном
языке? В родной душе? Ищи человека, человек! Спасение – в твоём отце, матери,
пращурах:
Клонятся грешные
предки мои,
Клонится
иго добра и любви…
Критика
неоднозначно относилась к поэзии Юрия Кузнецова. Его упрекали в «тяготении к
эпическому содержанию, в постановке исключительно масштабных целей», в гордыне
и выпячивании, в том, что его поэзия «трудна для восприятия», а «его громкий
голос не вяжется с нашим невзрачным временем».
Настоящий
поэт – пророк. «Мой дух восстал над общей суетой»,- утверждает своё
предназначенье поэт Юрий Кузнецов, кому досталось «орлиное перо, упавшее с
небес»
Я пришёл –
и моими глазами
Ты на
землю посмотришь теперь
И
заплачешь моими слезами;
И пощады
не будет тебе.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.