ОБРАЗ ЧАСОВ В ТВОРЧЕСТВЕ ВАЛЕНТИНА РАСПУТИНА

ОБРАЗ ЧАСОВ В ТВОРЧЕСТВЕ ВАЛЕНТИНА РАСПУТИНА

Аннотация. Автор рассматривает эволюцию образа часов в творчестве Распутина. Художественное время писателя отличается разнообразием, что свидетельствует о ценности образа в его творческой картине мира. Ис- ток авторских образов видится в традиционной для русской культуры хри- стианской религии.

Ключевые слова: художественное время, образ времени, Валентин Рас- путин.

Abstract. The author considers the evolution of the clocks image in Rasputin books. The writer’s “artistic” time is very diverse and indicates its importance in Rasputin’s world. The source of the writer’s inspiration is probably was found in religion.

Keywords: “artistic time”, image of time, Valentin Rasputin.

Самые необычные часы в воображаемом музее часов Валентина Распутина те, которые не видны. Они в доме директора школы Евгения Николаевича из повести «Деньги для Марии» (1967). Эти часы как будто есть, и одновремен- но их как будто нет. «Они замолчали. Стало слышно, как тикает где-то будильник; Кузьма поискал его глазами, но не нашёл. Будильник

10 Литература в школе. 2017. № 10.

стучал, почти захлёбываясь» [3, Т. 1, С. 27]. В разговоре с Евгением Николаевичем Кузьма пытается найти эти невидимые часы. «Снова вырвалась откуда-то частая дробь будильника, застучала тревожно и громко, но Кузьма и на этот раз не нашёл его. Будильник мог стоять или за шторой на окне, или на книжной полке, но звук, казалось, шёл откуда-то сверху» [3,

Т. 1, С. 28]. Незримый будильник не случаен в художественном мире повести. В нём отражена неуловимость, многоликость хозяина будиль- ника Евгения Николаевича, прячущегося за многоречием («всё говорил и говорил»), за правильными словами о нравственности, за поговорками и шутками, скрывающего что-то от людей и словно бы от самого себя. Но неви-

димые для посетителя часы идут, отсчитывая неподвластное человеку время. Только Кузьма чувствует, слышит этот ход.

Усиливают образ спрятанного, невидимо- го времени высказывания хозяина дома. Встреча начинается со слов о времени.

«— Может, я не ко времени?

—            Сиди, сиди, как это не ко времени! <…> Время есть. Когда мы не на работе, время у нас своё, не казённое. Значит, и тратить мы его должны как душе угодно, правда?

—            Как будто.

—            Почему “как будто”? Говори, правда.

Время есть» [3, Т. 1, С. 26].

В диалоге очевидна противопоставлен- ность «правды» Евгения Николаевича и «как будто» Кузьмы. Два мира не связаны между со- бой, но люди пытаются найти точки соприкос- новения. «Как будто», слово, найденное гостем, точно и метко выражает суть Евгения Николае- вича. Будто есть и будто нет того, о чём говорит директор. Поговорили и забыли. Иллюзор- ность, «ненастоящесть» того, что говорит Евге- ний Николаевич, представлена автором через мотив времени. Начало разговора — ни о чём — отталкивается от обыденности, перерастает в метафору, подкреплённую дальнейшим раз- витием мотива. Слова Евгения Николаевича о том, что времени достаточно, опровергаются, когда Кузьма смущённо и нерешительно рас- крывает причину посещения. На его просьбу хозяин дома говорит с сожалением: «Времени вот сейчас нет» [3, Т. 1, С. 29]. Начало и конец его речи противоречат друг другу, так же как и его действия, поскольку позднее оказывается, что Евгений Николаевич — первый, к кому об- ратился за помощью Кузьма, — стал послед- ним, кто даёт обещанные деньги, незначитель- ную для спасения Марии сумму в сто рублей.

Скрытые часы Евгения Николаевича звучат в его доме откуда-то сверху. Невидимые, они напоминают о небесных часах, о времени, да- ваемом человеку и отмеряемом высшими си- лами, Богом. О неумолимом ходе этих часов забывает Евгений Николаевич в своих земных, насущных заботах и накоплениях, живя с оглядкой только на людей. Звук часов сверху напоминает о совести, но этот метроном слы- шит только Кузьма.

В повести есть и другие часы. Мысли глав- ного героя сосредоточены на счёте дней до второго приезда ревизора, они — лейтмотив повести. Повторный приезд ревизора и остав- шиеся до этого пять дней подобны ожиданию Страшного Суда из Откровения Иоанна Бого- слова. Особый трагизм в том, что ожидаемое наказание не заслужено: по неграмотности и доброте сердца Мария становится жертвой стечения обстоятельств или, возможно, чье- го-то обмана.

Мотивы Суда и оставшегося до него вре- мени пронизывают русскую литературу, куль- туру. Ожидание Суда, спроса и ответа за со- вершённое — за грехи, дела, мысли, слова — заложено в традиционном миропонимании русского человека, в его этике, в отношениях к людям, к миру. И эта внутренняя связь с пра- вославным архетипом, возможно, одно из объ- яснений силы воздействия повести. Душа рус-

ского читателя ещё жива памятью о христиан- ской этике своих предков. На железнодорож- ном вокзале Кузьма смотрит на часы над кас- сой — они тоже сверху, над головой. «Минут- ная стрелка на круглых электрических часах над окошечком кассы со звонком прыгает от деления к делению, и люди всякий раз зади- рают головы, мучаются» [3, Т. 1, С. 24]. Нетер- пение людей, ждущих открытия кассы, чтобы успеть купить недорогой билет на поезд, как и Евгений Николаевич, вызвано только земным временем, они забывают о небесных часах, Божьем времени. Звук-звон этих часов, напо- минающих о себе, слышит уже не только Кузь- ма, но и другие люди, они смотрят на часы.

Самовар-часы можно обнаружить в рас- сказе «Василий и Василиса» (1967). «День у неё разделяется не на часы, а на самовары: первый самовар, второй, третий…» [3, Т. 1, С. 361]. Тот же метроном, что и у Василисы, подчиняет жизнь старого Василия. Ритуал се- мейного чаепития всегда один и тот же: «Ва- силиса наливает ему стакан чаю и ставит на середину стола. Он придвигает стакан к себе и отпивает первый обжигающий горло глоток, который уходит внутрь твёрдым комом. <…> Он выпивает свой чай и ставит стакан на сере- дину стола. Василиса берёт стакан, наливает и опять ставит на середину. Они молчат» [3, Т. 1, С. 362]. Так происходит все последние годы семейной жизни супругов. Самовар объ- единяет их на короткое время за столом в доме, построенном когда-то вместе, и даёт ощущение неизменности уходящих лет, теку- щего времени. Самовар делит на отрезки еди- ную жизнь любящих друг друга людей, для ко- торых, возможно, эти тихие, в молчании про- ведённые минуты совместного чаепития самые ценные. Молчание выражает невыра- зимость таких минут. Самовар-часы в начале рассказа задаёт ритм времени, выражаемый затем в наплывах воспоминаний героев. Внут- ренний метроном времени чувствуется в текс- те, присутствует, отсутствуя в тихой череде дней Василия и Василисы. В конце рассказа наступает «опять день. Дверь в амбар снова открыта» [3, Т. 1, С. 388]. Автор подчёркивает ход времени в словах с семантикой много- кратного повтора — «опять», «снова», выражая неостановимость течения жизни. Заключи- тельные слова «в такой день» обозначают обычность дня, в который состоялось проще- ние Василия и Василисы, скромное место это- го дня в череде дней. Опять наступает тихий день; придёт время, и кто-то другой будет ждать дождь, смотреть в окно на улицу и пить простоквашу. Те, кто продолжают жизнь Ва- силия и Василисы, — их дети и внуки, и теперь уже читатель, включённый в этот круг.

Солнце-часы присутствует сразу в двух произведениях Валентина Распутина — в по- вестях «Последний срок» (1970) и «Живи и помни» (1974). Такие часы привычны в каждо- дневном труде сибирского крестьянина. Ста- руха Анна «по десять раз на дню… задирала в небо голову, чтобы посмотреть, где солнце, и спохватывалась — уже высоко, уже низко, а она всё ещё не поправилась с делами» [3, Т. 2, С. 178]. В повести «Живи и помни» о солнце-

часах Настёне говорит свёкор Михеич. Старик укоряет невестку за неразумность в ответ на показанные швейцарские часы, якобы обме- нянные на ружьё: «Кому ты их продашь, кому они нужны? Солнышко он ходит» [3, Т. 3, С. 161]. Михеич берёт часы в руки со страхом, как бомбу, и сразу возвращает их невестке. Да и самой Настёне чужие часы вначале показа- лись диковиной, «чудовиной», блестящей без- делицей. Они — символ того большого и страшного обмана, в которое оказалась втяну- та молодая женщина. Небесные часы для де- ревенского жителя ближе и роднее, чем загра- ничные, тем более насильно снятые с человека. Не привлекает свёкра даже то, что часы в тем- ноте светятся. «А на что он мне, этот свет? Вшей при ём бить?» [3, Т. 3, С. 161]. Светящие- ся в ночи часы уставшему за день крестьянину ни к чему. Часы Андрея в поэтике повести ста- новятся скрытой метафорой течения неумо- лимого времени, но времени чужого, взятого насильно, нечестно, как отобранная у кого-то жизнь. В начале повести во время второго сви- дания Андрей дарит Настёне часы, и они зримо и незримо присутствуют на протяжении даль- нейшего сюжета. Композиционно разговор не- вестки и свёкра о швейцарских часах находит- ся почти в центре произведения: он обнажает главный мотив повести — мотив ответствен- ности человека за свои дела перед людьми, перед страной, перед историей. Подарок Гусь- кова становится знаком причастности Настёны к его предательству, обману односельчан и родины. Швейцарские часы с фосфорическим светом и мельканием стрелок, снятые с чело- века на войне, как метафора противопостав- лены родным часам — солнышку.

Пузо-часы уникальны в русской литерату- ре, и вместе с тем этот образ понятен, взят из жизни. То, что радует будущую мать, — возни- кающая в ней новая жизнь — в повести «Живи и помни» грозит судом близких людей, одно- сельчан. «А что его рассчитывать, что осто- рожничать, если месяца через два напухнет пузо, от которого не отговоришься, как от ружья, — эти часы затикают громко и безоста- новочно» [3, Т. 3, С. 164—165]. Ежеминутно чувствуя в себе тиканье этих «часов», «Настена не могла представить, что ей готовится, её во- ображения на это не хватало; то, что должно было свалиться, не с чем было сравнить, его приходилось покорно ждать, ничего не пред- принимая, пока не обнаружится всенародно, что с ней, пока не ткнут в неё пальцем и не спросят, — и тогда уж карабкаться, карабкать- ся, надеясь только на собственные силы, по- тому что никто ей не поможет, — только на собственные силы, которыми одной понадо- бится спасать всех троих» [3, Т. 3, С. 165]. Ху- дожественная реальность повести уникальна тем, что женщина и зарождающаяся в ней, бьющаяся жизнь несут в себе христианские смыслы ожидания Суда, но писатель подвер- гает суду тех, кто осудил, проклял и прогнал Настёну. Образы «человек-часы» и «жизнь- часы» переплетаются в повести «Живи и пом- ни», выражая её ведущие идеи — о необходи- мости прощения и памяти. Остановившиеся ходики перед последней попыткой  Настёны

11

предупредить мужа воспринимаются читате- лем как предощущение чего-то тяжёлого, остановки жизни самой героини. «Настёна не знала, сколько прошло ночи — ходики на за- борке, обвиснув гирькой, молчали» [3, Т. 3, С. 251]. Метафора «человек-часы» звучит с особым трагизмом в образе будущей матери с растущей в ней жизнью.

Невидим будильник в рассказе «Видение» (1997). Большой, богатый внутренний мир рас- сказчика существует словно на грани бытия и инобытия. Маленькие часы теряются в таком пространстве: «Странно, что ни разу мне не удалось взглянуть на светящийся циферблат маленького будильника, стоящего совсем ря- дом на столике, — достаточно повернуть голо- ву, чтобы проверить, в одно ли время я просы- паюсь» [3, Т. 3, С. 429]. Ни близость часов, ни свет циферблата не дают главному герою чёт- кого ощущения времени. Проза Распутина тя- готеет к поэзии, а образ рассказчика — к образу лирического героя. Шестидесятилетний писа- тель словно подводит итог жизни и чувствует себя у границы, на мосту, который пока не ре- шается перейти. На грани инобытия стираются различия между воспоминаниями и предощу- щениями, настоящее сливается с прошлым и будущим. В таком мире незначимо время, не- различимо пространство, и потому будильник на столике рядом с главным героем — только повернуть голову — уже из другого мира. Это рассказ-стихотворение, рассказ-прощание. Прощание с творчеством, с читателем, с люби- мыми старыми вещами, книгами, коллекцией колокольчиков.

Особое место в эволюции времени зани- мает рассказ «На родине» (1999). Произведение отличается автобиографичностью — сохранена топография родины писателя (река Ангара, де- ревня, перенесённая после затопления, дом и соседи, проблемы новой деревни), сохранены имена реальных людей (рассказчик Валентин, друг детства Диамид (Демьян) Иванович Сло- бодчиков, его жена Галина с их характерами и биографиями). Вместе с тем произведение от- личается высокой метафоричностью времени. После описания разрушений, утрат в жизни де- ревни, увядания в природе и общего угасания и оцепенения рассказчик слышит тиканье часов.

«Нет, что-то размеренно тикает» [3, Т. 4, С. 288]. Это «что-то» материализуется в мерном движе- нии вёсел, которое и воспринимается рассказ- чиком как тиканье часов. Лодка-часы напоми- нает главному герою о времени, о его неоста- новимом движении. Оно прорывается уже в другом звуке — теперь сверху, в патетическом, небесном. «Разве на часах, повисших где-то под этим небом и отсчитывающих десятилетия, как секунды, не старый маятниковый ход: впра- во-влево, да-нет, заслужил-получил?» [3, Т. 4, С. 293]. Небесные часы неостановимы, они от- считывают время в любых обстоятельствах, в любую погоду. «Эти часы сами по себе ничего не улучшают, они способны лишь в предощу- щении ясной погоды махи маятника сделать спокойней» [3, Т. 4, С. 293]. В старинном ма- ятниковом ходе небесных часов ощутимы по- стоянство, вечность, превосходящая человече- скую жизнь, что-то высшее.

12 Литература в школе. 2017. № 10.

Отсчёт времени важен не только как напо- минание об уходящей жизни человека и чело- вечества в целом, маятник — напоминание об ответственности за то, что человек делает на своей земле, на родине. Образ небесных часов как память о наказании за грехи открыто связан с эсхатологическим представлением о време- ни. Образ грозы в конце рассказа, с её грохо- том, вздрагиванием земли, стуком дождя, — это те же часы самой природы, метроном выс- шего времени. Это одновременно и христиан- ский архетип Страшного Суда. «И снова грохот, снова землю приподымает и бросает обратно.

<…> Гулко стучат о деревянные мостки рядом с крыльцом первые, тяжёлые важные капли». [3, Т. 4, С. 307]. Это то, чего жители деревни на- пряжённо ждали как спасения. Само небо ста- новится воплощением Божественных часов, неумолимого, неподвластного человеку хода времени. Небесные часы с маятником — образ Божьего времени в творчестве писателя. Образ соотнесён с православной картиной мира.

Время человеческое (европейское) и Божье (византийское) противопоставлено в очерке Валентина Распутина «На Афоне» (2004). Часы круглой формы с разным време- нем встречают русских паломников в гостинице Свято-Пантелеймонова монастыря на Афоне — на одном показано европейское время, на дру- гом византийское. Принятый в мире отсчёт времени монахи называют «торгашеским», а сами живут по древнему византийскому вре- мени. Древнее время даёт рассказчику ощу- щение прикосновения к истокам истории: «Я и в самом деле попал в глубины таинственной древности, которая только что приняла благо- датную веру и примеривает её на народы» [1, С. 396]. Древнейшим Божьим временем на- полнено художественное пространство очерка. Оно ощутимо в колеблющемся под волнами море, бормотании и качании волн за окном кельи, ночном звоне колокольца, с которым обегает все коридоры монах, поднимая гостей и насельников на службу, звоне главного мона- стырского колокола, торопящего проснувшихся в собор. Один звук отражается и продолжается в другом, сливается, наполняет жизненное про- странство монастыря. Настойчивый трезвон колокольца, глухой бой царя-колокола отме- ряют русское время на Афоне — время, которое согласовано с Божьим законом.

Время на Афоне отсчитывается от службы до службы: «всё в монастыре, за исключением церковных служб, делается в заведённом хо- рошем ритме — как по часам особого хода, ускоряющим движение стрелок между служ- бами и замедляющим их в долгие часы молит- венного стояния» [1, С. 396]. Колокола-часы связывают земное и небесное время.

Такие колокола звучали в душе старухи Анны («Последний срок»,1970), напоминая о последнем времени, последнем сроке. Звон колокола появлялся в воспоминаниях старухи, уходил и возвращался, вёл её к переживанию внутренней литургии, давал ощущение благо- дати. В очерке «На Афоне» веками творимые утренние, вечерние, ночные службы монахов в соборе, общая молитва в трапезной, молит- вы в кельях, поклоны («доходящие у схимника

до полутора тысяч» в день и не видимые нико- му, кроме Бога) формируют время Афона, святое время Святой горы. Вся жизнь насель- ников подчинена этому сакральному времени, они и своими поклонами отмеряют его. Образ времени Афона противопоставлен времени суетного внешнего мира, живущего по другим, торгашеским, законам. Небесные Божьи часы входят в душу монаха как неотъемлемая часть его существа, он сам становится воплощени- ем христианского небесного времени.

Оглянемся назад, в раннее творчество пи- сателя, чтобы увидеть первый образ часов. Ис- ток рождения образа — в публицистике, в пер- вых литературных опытах будущего писателя. Статьи Валентина Распутина в газете «Совет- ская молодёжь» (Иркутск) обращают на себя внимание внутренней динамикой и образ- ностью, скрытой драматургией, высокой эмо- циональностью, воодушевлением, чувством слова, метафоричностью. В статье «Они украли детство» [2] впервые в творчестве писателя появляется образ часов. «Тик-так, тик-так — бегут минуты. Проходит первый урок, второй, третий» — так в школе ощущает время голодная девочка. Лишённая заботы и любви, брошенная пьющей матерью, она чувствует ход времени сердцем. «Тик-так, тик-так. Звонок. Вот и всё». Девочка не ела несколько дней, она не может сосредоточиться на решении задач, у неё болит голова. Приступы голода как часы. Их слышит в первую очередь сам автор. С этой статьи часы Валентина Распутина начинают свой ход, они зримо или незримо присутствуют в простран- стве его произведений.

Своё обострённое чувство неостановимо- го времени, впервые проявившееся в публи- цистике, Валентин Распутин пронёс через всё творчество. Память о времени определяет чи- стоту души героев, их сущность, отношение к природе, труду. В повести «Живи и помни» остро переживает время Настёна, принявшая на себя вину мужа, его предательство. В позд- нем творчестве небесные часы-маятник («На родине») отсчитывают десятилетия как секун- ды и ведут счёт делам человеческим и напо- минают о грядущем воздаянии за грехи. Об- ращённость писателя к небу, едва проявляю- щаяся в повести «Деньги для Марии», находит выход в реальном стремлении Валентина Рас- путина на Афон, а после осуществления по- ездки — в описании святого времени мона- стырей. Русские монахи на Афоне в своём служению Богу воплощают Его часы, ведут счёт своим делам и грехам, молятся за Рос- сию. Молитвы-часы, формирующие ритм жиз- ни афонского монастыря, венчают литератур- ную коллекцию часов Валентина Распутина.

ЛИТЕРАТУРА

1.            РАСПУТИН В.Г. В поисках берега: по- весть, очерки, статьи, выступления, эссе. — Иркутск: Издатель Сапронов Г.К., 2007.

2.            РАСПУТИН В.Г. Они украли детство // Советская молодёжь. — 1960. — 21 сент.

3.            РАСПУТИН В.Г. Собр. соч.: В 4 т. / Пре- дисл. В.Курбатова. — Иркутск: Издатель Сапронов Г.К., 2007.